Магдалия. Этого можно избежать, если ты сам постараешься набраться побольше мудрости.
Антроний. Недосуг мне.
Магдалия. Как так?
Антроний. Некогда.
Магдалия. Некогда быть мудрым?
Антроний. Да.
Магдалия. Что ж помехою?
Антроний. Долгие молитвы, дела по хозяйству, охота, лошади, служба при дворе.
Магдалия. И это тебе дороже мудрости?
Антроний. Так уж у нас заведено.
Магдалия. Тогда скажи мне: если б какой-нибудь Юпитер дал тебе такую власть, чтобы ты мог превратить и своих монахов, и себя самого в любое животное, — превратил бы ты их в свиней, а себя в коня?
Антроний. Ни за что!
Магдалия. Но тогда уже ни один из них не был бы мудрее тебя.
Антроний. Какой породы животные мои монахи, мне, пожалуй, безразлично — лишь бы самому быть человеком.
Магдалия. А ты считаешь человеком того, кто не знает мудрости и знать не хочет?
Антроний. Для себя я достаточно мудр.
Магдалия. Для себя и свиньи мудры.
Антроний. Да ты прямо софистка какая-то — до чего ловко споришь!
Магдалия. Кого напоминаешь мне ты, я не скажу… Почему, однако, тебе не по душе убранство этой комнаты?
Антроний. Потому что женская снасть — веретено да прялка.
Магдалин. Разве матери семейства не полагается управлять домом, воспитывать детей?
Антроний. Полагается.
Магдалия. А ты считаешь, что для таких дел мудрость совсем не нужна?
Антроний. Нет, не считаю.
Магдалия. Но этой мудрости и учат меня книги.
Антроний. У меня под началом шестьдесят два монаха, а в моей келье ни одной книги не найдешь.
Магдалия. Славное, стало быть, о них попечение, об этих монахах!
Антроний. Книги я готов терпеть, но не латинские.
Магдалия. Почему?
Антроний. Потому что этот язык не для женщин.
Магдалия. Жду объяснений.
Антроний. Он плохо помогает хранить женское целомудрие.
Магдалия. А французские книжки, полные самых вздорных басен, стало быть, хорошо помогают?
Антроний. Есть и еще причина.
Магдалия. Какая? Говори прямо.
Антроний. Кто не знает по-латыни, той священник не так опасен.
Магдалия. Ну, тут опасность невелика — вашими стараниями: ведь вы делаете всё, чтобы самим не знать по-латыни.
Антроний. Так и в народе говорят, что если женщина знает латынь — это редкость, диковинка.
Магдалия. Что ты мне киваешь на народ — ведь никто не распоряжается своими делами бестолковей народа! Что киваешь на привычку — наставницу во всяческом безобразии! Надо приучаться к лучшему, и то, что было диковиной, войдет в обычай, что было горько, станет приятно, что казалось непристойным, станет пристойным.
Антроний. Продолжай.
Магдалия. Разве непристойно уроженкам Германии учиться по-французски?
Антроний. Вполне пристойно.
Магдалия. С какою целью?
Антроний. Чтобы говорить с теми, кто знает по-французски.
Магдалия. А мне, по-твоему, не пристало учить латынь, чтобы каждодневно беседовать с таким множеством писателей, таких красноречивых, таких ученых, таких мудрых, таких надежных советчиков?
Антроний. Книги отнимают у женщины ум, которого у нее и так немного.
Магдалия. Сколько ума у вас, я не знаю, но свой, как бы ни было его мало, я предпочла бы употребить не на молитвы, вытверженные и повторяемые без смысла, не на пирушки с вечера до утра, не на искусство опорожнять емкие чаши, а на занятия науками.
Антроний. Дружба с книгами рождает безумие.
Магдалия. А разговоры с пьяницами, шутами и скоморохами безумия не рождают?
Антроний. Наоборот — разгоняют скуку.
Магдалия. Но возможно ли, чтобы такие приятные собеседники привели меня к безумию?
Антроний. Так люди говорят.
Магдалия. А истина говорит иное! Насколько больше видим мы людей, которых привели к безумию бесконечные пирушки и неумеренное пьянство, хмельные бдения и разнузданные страсти!
Антроний. Я бы себе ученой супруги не пожелал.
Магдалия. А я счастлива, что мне попался супруг, не схожий с тобою. Через образование я становлюсь дороже ему, а он — мне.
Антроний. Образование стоит таких трудов, а после все равно умирать.
Магдалия. Скажи мне, почтенный, если бы завтра тебя ожидала смерть, как бы ты хотел умереть — глупцом или мудрецом?
Антроний. Если бы мудрость доставалась без труда!…
Магдалия. Но человеку ничто не достается без труда в этой жизни, и что бы мы ни приобрели, какими бы трудами ни приобретали, все приходится оставлять здесь. И мы ленимся потрудиться ради величайшей драгоценности, добрые плоды которой последуют за нами и в будущую жизнь?!
Антроний. Я не раз слышал поговорку: мудрая женщина — дважды дура.
Магдалия. Да, правда, так говорят, но только глупцы. Женщина поистине мудрая себе самой мудрою никогда не кажется; а если мудрости в ней ни капли, а воображает она себя мудрою, — тогда она и, в самом деле, вдвойне дура.
Антроний. Не знаю почему, но только науки для женщины — все равно что ослиное седло для быка.
Магдалия. Но все-таки ты не будешь спорить, что больше подходит быку ослиное седло, чем ослу или свинье — митра. Какого ты мнения о Богородице?
Антроний. Наилучшего.
Магдалия. А разве она не читала книги?
Антроний. Читала, но другие.
Магдалия. Какие ж?
Антроний. Часослов.
Магдалия. Какой именно?
Антроний. Бенедиктинский.