А так и будет. Маккенна действительно станет так думать, потому что у него настолько большое эго, что удивительно, как он помещается в эту комнату. Как мне объяснить счастливой, беззаботной и наивной Мелани, что, когда придурок разбивает тебе сердце, ты не можешь позволить ему снова овладеть им, ты не можешь позволить ему снова прикоснуться к тебе. Только я собираюсь продолжить, как она пишет:
В изумлении моргаю.
Мысль о том, что кто-то может причинить Маккенне боль, вызывает у меня тошноту. Только
Отбрасываю телефон в сторону и делаю глубокий вдох и выдох, вспоминая приёмы управления гневом. Затем заставляю себя подумать о Магнолии и матери.
Мэг.
Я оставила мою бедную Мэг наедине с матерью, которая ещё менее жизнерадостна, чем я, поэтому была полна решимости найти выход и скопить грёбаные деньги, чтобы иметь немного свободы в будущем, для себя и для Мэг. Сближение со мной означало осознание Маккенной того факта, что бросить меня было самой большой ошибкой в его жизни. И как я планировала это сделать? Снова завязать с ним отношения?!
Мы не можем близко общаться. Мы не можем быть друзьями — и
Или может?
Нет, не может, потому что я слишком слаба, чтобы пережить это второй раз. Потому что, даже если между нами снова возникнут чувства, всё это будет не по-настоящему, когда он узнает, какие секреты я скрываю. Если в тебя один раз ударила молния, и ты выжил, — тебе повезло, но второй раз ты не выживешь. Однозначно.
Как дать ему понять, что кладовка и проведённая в одной постели ночь не делают нас друзьями?
Вспомнив, его слова, сказанные в автобусе, о том, что у меня есть шанс искупить свою вину песней, хватаю ручку и начинаю писать. С каждой секундой меня всё сильнее охватывает азарт. Я так увлечена, что, кажется, будто пишу слова не на листе бумаги, а высекаю их на камне.
Немного времени спустя Маккенна выходит из душа с таким самодовольным видом, будто уже меня получил. Да, он хорош. Мокрый, по золотистой коже стекают капельки воды. Серебристые глаза смотрят на меня, молча оценивая — он как будто чувствует в воздухе перемену. Что ж, по крайней мере, он умён.
С фальшивой улыбкой подхожу к нему и протягиваю лист бумаги.
— Твоя песня.
Его брови удивлённо взлетают вверх, затем он читает слова вслух.
Он смотрит на меня с чистым, нескрываемым весельем.
— Серьёзно? — подначивает он.
— Продолжай, — шиплю сквозь зубы.
Чувствую запах его шампуня.
Он продолжает читать.
Маккенна опускает листок бумаги, и, прежде чем я успеваю это осознать, хватает меня сзади за шею и целует прямо в губы. Затем отстраняется и, не переставая ухмыляться, проводит костяшками пальцев по моим влажным губам.
Я вытираю рот, чтобы избавиться от покалывания, которое оставляет его прикосновение.
— Я ещё не закончила. Просто подумала, что тебе, возможно, захочется уже начать писать музыку, — говорю я, хмурясь.
— Зачем тебе я, если у тебя у самой всё на мази, детка? Просто используй для своего шедевра саундтрек из фильма «Челюсти».
— Перестань целовать меня каждый раз, когда тебе этого только захочется, Кенна.
— Перестань открывать рот и пихать в меня язык, когда я это делаю, Пинк.
— Я не... тьфу, — показываю Кенне средний палец, и мне становится невыносимо жарко, когда он направляется к двери, забрав с собой мою песню.
— Спасибо, — улыбается он так, словно это любовный сонет. — Рад видеть, что ты снова составляешь списки.
— Это не чёртов список.
— Ну, это и не совсем песня, Пинк.
Подавляя желание пнуть дверь, когда он уйдёт, я решаю остыть и пойти принять ванну.
— Ненавижу, — бормочу я, пока раздеваюсь, просто чтобы выбросить ситуацию из головы.
Но хуже всего то, что я начинаю сомневаться, действительно ли именно это я имею в виду.