Разъяренный

— Куда мы направляемся? — спрашиваю я уже в третий раз.

— В рай, Пинк, — в ухмылке приподнимается уголок его губ.

— Маккенна, если это имеет какое-то отношение к сексу...

— Нет, детка, но ты могла бы сказать, что это чертовски близко к тому, что считаешь лучше для нас с тобой, — подмигивает он. И где-то совсем рядом скрывается его сексуальная ухмылка.

Я так озадачена, что не могу придумать ничего похожего на секс, кроме... секса. Поцелуи и ласки? Объятия? Что ещё может быть лучшим после секса??

Когда мы останавливаемся на школьной стоянке, ещё не стемнело. Я никогда не была в этой школе, понятия не имею, что он замышляет, но позволяю вести меня за руку к боковому входу. Маккенна здоровается с мужчиной у двери, затем молча ведёт меня на крытый каток.

Я смотрю на прохладную, гладкую ледяную поверхность в тихой школе и не могу поверить собственным глазам. Маккенна ухмыляется.

— Здесь играет хоккейная команда колледжа. Я потянул за пару ниточек.

И за струны моего сердца? Он и на них так хорошо играет. Я беру коньки, которые он протягивает за шнурки, и сразу же снимаю обувь и надеваю их. И моя грудь никогда ещё не была так полна эмоций.

О боже, это было... целую вечность назад.

И ещё один день.

Становлюсь на коньки и выскальзываю на лёд с ощущением дрожи в ногах. Через минуту, почувствовав себя увереннее, медленно поднимаю руки и поворачиваюсь, подняв лицо к потолочным стропилам.

— Боже, ты хоть понимаешь, как давно это было?

Маккенна тоже зашнуровывает коньки и догоняет меня быстро, как хоккеист.

— Тысяча пятьсот дней, — отвечает мне.

Когда он обвивает рукой мою талию и притягивает к себе, идеально выравнивая нас, моя улыбка исчезает, но счастье — нет. Маккенна берёт меня за руку и крутит, как волчок, и впервые за долгое время я смеюсь. Смеюсь и визжу:

— Не дай мне упасть!

— Никогда.

У меня начинает кружиться голова, тогда он подхватывает меня, и мы катаемся и кружимся, катаемся и играем, катаемся и соревнуемся друг с другом, дурачимся, пока не падаем. Мы запутываемся в ногах друг друга и смеёмся, сваливаясь на лёд. Кенна ловит меня каждый раз, всегда готовый остановить моё падение, и потом мы сидим, прижавшись друг к другу и переводя дыхание. Совсем как в старые добрые времена.

Сейчас ему не нужно надевать кепку на голову, чтобы скрыть своё лицо, а мне не нужна слишком большая кепка на голове, чтобы меня не заметили.

Его лицо прямо передо мной, я вижу каждую морщинку.

Я открываюсь ему вся, и он делает то же самое.

Закрываю глаза, когда Кенна скользит своим серебряным кольцом от подбородка вверх к виску, обводит им ушную раковину.

— Мне нравится твоё лицо, — слышится его голос, хриплый и сексуальный. Уникальный.

Я чувствую его каждой клеточкой своего существа.

Открываю глаза и нахожу его взгляд, пристальный, полный решимости. Беззастенчивый. Трепетный и всё ещё очень, очень занятый тем, что пытается проникнуть внутрь.

— И твои губы, — хрипло бормочет он, теперь его кольцо касается и их тоже. — Мне нравится заставлять эти губы улыбаться. — Я ловлю себя на том, что улыбаюсь и испытываю огромное счастье, когда он улыбается мне в ответ.

Без всякого подвоха. Это реально. И прекрасно.

— Ладно, леди, нам пора, — говорит он, поднимаясь на ноги.

— Хорошо. А то у меня задница замёрзла, — вру я.

Я не хочу никогда покидать это место. Я не хочу никогда забывать, что чувствую, когда нахожусь в его объятиях, кружусь, и кружусь, и кружусь, как ребёнок.

♥ ♥ ♥

После захода солнца мы останавливаемся в первом попавшемся по дороге мотеле. Мы оба устали. Маккенна тянет меня внутрь номера, открывает душевую кабину и бормочет:

— Пойдём со мной в душ.

Мой первый порыв — сказать «нет».

Слишком интимно...

Слишком рискованно...

Опасность.

— Никаких глупостей. Обещаю, — и невинно поднимает руки.

Кажется, сердце заставляет меня следовать за ним прежде, чем мозг успевает решить, что делать, и, прежде чем осознаю, я уже снимаю одежду, ощущая, что он наблюдает за мной взглядом, полным нежной ласки.

Кенна держит своё слово, но я могу сказать, что это проверка на выдержку. У него жёсткий стояк. Его эрекция мешает каждый раз, когда мы меняемся местами, чтобы помочь друг другу намылиться. Я стараюсь оперативно нанести пену, чтобы побыстрее закончить и перестать нервничать и чувствовать жар от возбуждения, но когда он намыливает меня своими большими руками, я просто больше не могу торопиться под струи воды. Таким образом, быстрый душ превращается в долгий. Он намыливает меня, а я намыливаю его. Мы закрываем глаза. Стонем.

— Так приятно тебя трогать, — это шёпот исходит от меня.

И он не отстаёт, взбивая в моих волосах шампунь, его влажные губы касаются мочки уха.

— Ты так хорошо пахнешь. Я хочу попробовать тебя на вкус.

Стекло душевой запотело.

— Мне нужно работать, правда, — неохотно говорю я.

— Никто тебя не останавливает, — говорит он.

— Хорошо.