Разъяренный

Я вздрагиваю от этой мысли и обнимаю себя, и в этот самый момент её глаза — такие же тёмные, как у меня, — скользят по кольцу на пальце. Выражение её лица переполняется страхом, которого я никогда раньше не видела, и впервые за целую вечность я слышу надлом в её голосе.

— Он всё тебе рассказал, да? — вдруг шепчет мама, поднимая на меня глаза. Она выглядит испуганной.

Я слишком ошеломлена, чтобы ответить, слишком заторможена своей любимой таблеткой.

Мать прочищает горло, но её глаза остаются широко раскрытыми и безумными в ожидании информации, и указывает на кольцо. Хоть она и продолжает сидеть на месте, её пристальный взгляд ищет подсказки на моём лице, и меня поражают несколько вещей:

Это правда.

— Почему ты носишь это кольцо? Я думала, ты покончила с тем парнем.

Я всё ещё сильно сбита с толку, но уровень адреналина в теле быстро растёт, с каждой секундой прочищая мозг.

— С каким? — спрашиваю я с нарочитой медлительностью, прищурив глаза.

— Не валяй дурака. С Маккенной Джонсом.

— Нет. Я была с ним. — Я протягиваю руку, чтобы она могла рассмотреть её поближе, и пока она смотрит, наблюдаю за тем, как мужественно мама пытается сохранить невозмутимое выражение лица.

— И он сказал тебе. Конечно. Зачем скрывать правду теперь, когда его отец на свободе? — её взгляд устремляется на меня. Осторожный. Любопытный. До сих пор с явным страхом.

— И что он, как ты думаешь, мне сказал?

Пока я жду, внутри всё замирает.

В голове вспышками проносятся воспоминания.

Её предупреждение держаться от него подальше.

Вот она говорит мне: «Он причинит тебе боль. Он хочет отомстить. Он будет таким же, как твой отец, ты просто понаблюдай. И держись от него подальше.»

Меня одолевают воспоминания, особенно то, где я, вернувшись домой из парка, сидела в своей комнате, уставившись в окно, а она подошла и встала у меня за спиной и, даже не спросив, что случилось, прошептала: «Всё к лучшему».

— Ты велела ему не приближаться ко мне, — внезапно шепчу я, видя, что она не решается. Я помню гнев Маккенны и боль в его глазах, когда он снова увидел меня, и всё это вдруг складывается вместе, как пазл.

Как головоломка, которая разрушила меня. Разрушила Кенну.

И которая была придумана и спроектирована моей матерью.

— Что ты сделала? Как ты его заставила? — Боль так сильна, что мой голос — всего лишь шёпот.

Я знаю многое. Но мне нужно знать всё, мне нужно услышать это от неё. От родного человека.

Мама трёт виски и глубоко вдыхает, и когда я открываю рот, чтобы накричать на неё, она меня обрывает.

— У его отца были неприятности. Большие неприятности. Как ты помнишь, ему грозило много-много лет тюремного заключения. Поэтому я предложила ему сделку. Я смягчу наказание, если он исчезнет из твоей жизни.

— Ты вытворила такое с ним? — шепчу я. — Ты вытворила такое со мной?

— Он тебе не подходил, Пандора! Ему нечего было тебе предложить, кроме сердечной боли. Я думала, что так будет лучше, поэтому, когда заметила кольцо на твоём пальце, то поняла, что он тебя заберёт. Я посоветовала ему уйти, если он не хочет, чтобы его отец провёл остаток своих дней в тюрьме.

— И ты заставила меня думать, что все эти годы я не была ему нужна!

— Он думал, что хочет тебя, но вы оба были слишком молоды, чтобы понимать, что для вас лучше. Как ты думаешь, смогла бы ты быть счастливой, живя рядом с каким-то жалким рокером?

— Шесть лет, мама. Шесть! — кричу я.

Она, застыв, пристально смотрит на меня.

Без каких-либо эмоций.

— У нас есть дочь, — шепчу я. Мать еле заметно вздрагивает. Заметить практически невозможно. — Дочь, которую мы никогда не увидим.

Когда я это произношу вслух, сердце у меня разрывается.

— Пандора, — говорит она, протягивая руку через стол, как будто хочет до меня дотронуться. Я отскакиваю назад, а она встаёт и начинает меня обходить. — Ты была одна. Ты не смогла бы ничего дать этому ребёнку. А так ты подарила ему наилучший шанс.

— Нет. Её лучший шанс был со мной — со мной и её отцом. Но ты позаботилась о том, чтобы он ушёл, ненавидя за то, что у меня даже не хватило духу сказать ему в лицо, что между нами всё кончено.

Чувствую, как наворачиваются слезы, но не хочу плакать. Только не перед ней. Я не позволю матери забрать мои слёзы вместе со всем остальным.

Поэтому стискиваю зубы и сдерживаю бурные грозящие вырваться наружу эмоции. Но даже несмотря на то, что я не позволяю себе выплеснуть свои чувства, я цепляюсь за гнев — за моего так хорошо знакомого старого друга.

— За что ты меня ненавидишь? Зачем забрала единственную любовь, которая у меня когда-либо была? Почему, мама?

Она на мгновение хмурится.

— Ты думаешь, я тебя не люблю, потому что не говорю этого вслух? Я пыталась подготовить тебя к реальной жизни. Он был сыном осужденного наркоторговца. Ты хотела бы такого для своей дочери? Это сделало бы тебя счастливой?