Разъяренный

Тит смотрит на меня со сцены. Быстрый взгляд, который все остальные пропускают — и даже я не заметила бы, если бы не была так поглощена тем, что с ним делают девушки, — затем Тит наклоняется и лижет его сосок. Меня пронзает ревность, его голос эхом отдаётся в моём теле, доводя до такой степени исступления, что хочется пойти и крикнуть этой суке: «Он был моим первым!»

Маккенна поворачивается, прижимается к Тит и поёт, глядя теперь уже на неё, и, удивительным образом, я ощущаю отсутствие его глаз, как удар под дых. Но потом наступает очередь гитар, и когда его взгляд возвращается ко мне, я заряжаюсь энергией в тысячу ватт. Ночь продолжается, его внимание время от времени переключается на меня, чтобы увидеть, что я наблюдаю за ним, и я чувствую себя… сексуальной, желанной, женственной. Помню, как Брук однажды сидела среди зрителей, когда её муж заметил её с боксёрского ринга. Раньше мне казалось, как это нелепо быть такой ошеломлённой и взволнованной. И вот я здесь, прикованная к своему месту. Пытаюсь показать, какая я крутая. Мне так долго приходилось подавлять свою чувственную сторону, что сейчас приятно её принять. Зная, что он наблюдает за мной, я закрываю глаза и растворяюсь в музыке, каким-то образом ощущая перемену в его голосе.

Когда последняя песня заканчивается, я открываю глаза и вижу, как он что-то кому-то шепчет. Один из техников выходит и проводит меня за кулисы.

— Что происходит? — растерянно спрашиваю я.

— У Кенны сейчас будет перерыв. Ему нужно утолить жажду и сменить костюм. И он хочет, чтобы ты была там.

Викинги на некоторое время сменяют перед микрофоном Кенну, и я ловлю себя на том, что жду в темноте под сценой, пока он внезапно не запрыгивает на тот же открытый лифт, который в начале концерта поднимал Викингов.

Вскрикиваю от удивления, когда лифт резко спускается вниз. Маккенна спрыгивает с платформы и прижимает меня к своему твёрдому телу, чтобы удержать, и тихо говорит у виска:

— Спокойно.

Он обнимает меня, его сердце бешено колотится под ухом. Мы оба тяжело дышим. Здесь темно, но я чувствую, как его глаза, оценивая, смотрят на меня сверху вниз. Тишина здесь жутковатая, но снаружи всё ещё слышится рёв публики.

— Никогда не думал, что твоё присутствие на выступлении подействует на меня так сильно. — Его глаза — серебристое пламя. — Тебя это завело так же сильно, как и меня?

Ожидала чего угодно, но только не этого.

И я прикусываю язык, прежде чем успеваю сказать ему, что всё это заводит меня ещё больше. Боже, это возбуждает меня ещё сильнее. Его желание — не единственное, что меня возбуждает; его пристальный взгляд кажется мне очень интимным. Это чувство, глубокое и пьянящее, как тяжёлый якорь в груди.

— Скажи мне, — требует он, обхватывая мой подбородок большим и указательным пальцами. — Почему ты не пришла ко мне прошлой ночью? Решила упрямиться, когда знаешь, как я тебя хочу? — Он запрокидывает мою голову, поэтому у меня не остаётся другого выбора, как смотреть в его до щемящей боли в груди красивое лицо. Его улыбка обаятельная, отчасти удивлённая, отчасти сожалеющая. — Ну, ты же знаешь, что говорят, Пандора, — бормочет он, поглаживая большим пальцем мой подбородок. — Если Магомет не идёт к горе, то гора идёт к Магомету.

— А ты и есть эта ходячая гора? — усмехаюсь я, пытаясь разрядить напряжённую атмосферу между нами. Это уже слишком для меня. Он удивительный. Притягательный.

Маккенна запускает пальцы в гущу моих волос и массирует кожу головы, это движение почти так же гипнотизирует, как и его звучащий так близко хриплый рокерский голос.

— Совершенно верно. Слышал, ты танцевала, вкладывая всю свою душу. Ты твёрдо решила не опозориться во время нашего последнего концерта?

— Совершенно верно.

Я сосредотачиваю всё своё внимание на его сильной челюсти, а затем на губах. На чём угодно, лишь бы он не смотрел мне в глаза и не увидел того, о чём я вдруг подумала. Я хочу произвести на тебя впечатление. Хочу, чтобы ты помнил девушку на коньках. Ту, которую, по твоим словам, ты любил…

Боже, я такая обманщица. Чёрная одежда, чёрные ногти! Я слабачка. Невинный маленький котёнок, притворяющийся женщиной-кошкой. Этот мужчина сможет убивать меня снова и снова, пока мои девять жизней не закончатся.

— Знаешь, — говорит Маккенна. Тон спокойный, но в голосе слышится томительная хрипотца, напряжение голосовых связок делает его грубоватым. — Когда я поцелую тебя на глазах у всего мира, то буду ласкать тебя языком. Я собираюсь, чёрт возьми, растерзать твой рот и дать Лайонелу именно то, что он хочет. Поцелуй, который будет красоваться на всех грёбаных экранах по всей стране. Поцелуй, который ты, Пандора, никогда в жизни не сможешь забыть. Ты ведь тоже этого хочешь, правда? Хочешь, чтобы люди увидели, что ты мне действительно нравишься. Что я грёбаный дурак, поющий о тебе так, будто я тебя не хочу, когда правда состоит в том, что я хочу тебя больше, чем свою следующую чёртову песню?