Разъяренный

— Вау, серьёзно, что ты ел сегодня на завтрак?

— Ты будешь моей женщиной.

— Ты говоришь это так, словно у меня нет выбора, это раздражает. Но да, прекрасно. У нас просто… секс. Время от времени. И в тот день, когда мне придётся тебя поцеловать, я буду танцевать, выставляя себя полной идиоткой. Затем мы заканчиваем со всеми договорённостями, и я ухожу. — Я отворачиваюсь к окну, но слышу его смех, как будто я сказала что-то смешное.

— Значит, мне посчастливилось держать за руку свою подругу по сексу, — ухмыляется он и упрямо забирает мою руку обратно. Я стону, а он снова смеётся.

— Что ты теряешь? Я знаю, что после меня у тебя не было мужчин. Я знаю, что тот парень на парковке отеля был просто другом.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю, — отмахивается он. — Что ты теряешь, позволяя мне держать тебя за руку? Я делал это уже много раз.

Я колеблюсь. Хочется сказать что-нибудь язвительное, но то, как он смотрит на меня, его нехарактерно мрачное лицо требует правды.

— Потому что ты будешь держать меня за руку, я привыкну к этому ощущению, и не успею оглянуться, как ты отпустишь её… снова, — говорю я и снова высвобождаю руку, отчего моё сердце болит.

Его рука ложится на руль, крепко его сжимая. Я смотрю в окно, а потом взрываюсь:

— Ты… не похоже, что ты нормальный и я… или всё это нормально. Послушай, у нас в разгаре чёртов концертный тур, и тебя облизывают все твои шлюхи-танцовщицы. А я просто та, с кем ты занимаешься сексом.

— Ты та, с кем я занимаюсь сексом, и мне нравится, когда мои руки на тебе. Прими это как данность. — Он снова хватает мою руку и сжимает её, словно говоря: «Не испытывай меня». Я замираю в нерешительности. Его рука такая тёплая, а воздух вокруг нас кружит в вихре. Он поглаживает большим пальцем мою ладонь. — Мне это безумно нравится, Пинк, — рычит он.

Боже, он изматывает меня. Мучает. Я хочу воздвигнуть стены, но вместо этого чувствую, что разбиваюсь на куски.

Проехав некоторое время, мы останавливаемся у закусочной.

— Тебя же все узнают.

Ни о чём не заботясь, он надевает авиаторы, достаёт тёмно-синюю кепку и, переплетая наши пальцы, затаскивает меня внутрь заведения. Тянет меня в кабинку в глубине зала, затем, устроившись рядом, кладёт руку мне на плечо.

— Чего ты хочешь?

Я открываю меню, остро ощущая, как большой палец Маккенны рассеянно поглаживает мою шею, пока сам он тоже изучает меню.

Официантка принимает наш заказ, и когда она уходит, Маккенна снимает очки, поворачивает мою голову за подбородок и начинает целовать и покусывать мою шею так, что у меня сводит пальцы ног. В конце концов я прижимаюсь к его руке и приобнимаю его, пока мы ждём нашу еду.

— Мне понравилось возить тебя на этом «ламборгини», — лениво признаётся он, проводя тяжёлой рукой по моим волосам. — И понравилось, как эта розовая прядь переплетается с твоими чёрными волосами.

По моим венам пробегает восхитительный обжигающий жар. Вот так это могло бы быть с нами. Вот так всё могло бы быть, если бы я сказала своей матери правду. Если бы он появился однажды. Или если бы нам просто не нужно было убегать.

— Признайся, тебе нравится «ламборгини», — с очаровательной ухмылкой на лице проводит он серебряным кольцом по моей нижней губе.

— В ней очень неудобно, — уклоняюсь я.

— Хм. Признаться, мне кажется, твоему рту следует найти другое применение.

Он запускает все пять пальцев в мои спутанные волосы, и я выгибаюсь, желая оказаться ближе, прижимаясь своей грудью к его твёрдой груди и давая понять, что хочу, чтобы он снова меня поцеловал. Прекрасно прочитав мои мысли, он целует меня в губы — нежно, как будто я из хрупкого фарфора. Как будто он хочет запомнить их вкус, аромат и форму.

— Парни на байках целуют своих женщин крепче, — говорит он. — Может, нам стоит поменять «ламборгини» на байк? Возьмём что-нибудь мощное, грохочущее у тебя между бёдер?

Между моими бёдрами тоже уже что-то грохочет.

Его голос.

Он так действует на меня, когда становится совсем хриплым.

— Я ни за что не поеду по шоссе на мотоцикле.

— Нет? Никаких байков? — хихикает он и бросает на меня долгий голодный взгляд, его глаза тоже смеются. — Я знаю, чем бы тебе понравилось заняться. Кроме меня, конечно. — И снова эта его фирменная ухмылка.

— Знаешь, да? — тоже ухмыляюсь, вызывающе вздёрнув бровь. Я так хорошо блефую, что бьюсь об заклад, он понятия не имеет, что я сжимаю бёдра под столом, борясь с желанием, пульсирующим между ног.

Кенна молчит, растягивает момент, словно для того, чтобы усилить напряжение, скользит пальцем вверх и вниз по моей шее.

— Ну… ты хочешь узнать? Пинк?

Боже, я не могу перестать ухмыляться. И чувствую себя… молодой. Беззаботной. Живой. Сексуальной. Желанной.

— Что-то мне подсказывает, Кенна, что ты в любом случае всё мне расскажешь.

Он просовывает руку под стол и обхватывает моё бедро, кивая на мою тарелку и шепча:

— Доешь, и тогда я тебе покажу.