Разин Степан. Том 2

Рыжий шепнул Серебрякову, поняв, что он недоверчиво относится к нему:

– Зрите в лицо шаху! Шах любит, чтоб на него как на бога глядели…

– Чуем, парень!

Было очень тихо. Шах начал говорить, но обернулся к бекам:

– Зачем даете шуметь воде?

Шум воды прекратился. Фонтан остановили.

Шах, обращаясь к толпе, заговорил ровным тихим голосом:

– Бисмиллахи рахмани рахим! Люди мои, разве я не даю вам свободу в вере и торге? Я всем народам царства моего даю молиться, как кто хочет! У мечетей моих висят кумиры гяуров – армян, русских и грузин, разве я разбиваю то, что они называют иконой? Нет! Правоверным даю одинаковое право – шиитам и суннитам. Пусть первые исповедуют многобожие, другие единобожие, они сами враждуют между собой. Мне же распри их безразличны!.. Я не спрашиваю у вас, посещаете ли вы мечеть, как творите намаз? Я знаю, что вы платите при разводах абаси на украшение моих Кум[39]. Того мне довольно. Или вам в торге мной не дана свобода? Торгуйте, чем хотите. Я не мешаю, если вы жен своих продадите в рабство, – то ваше право. А вот когда вас шах призывает играть грязью и водой – игру, которой тешились еще предки мои, властители Ирана, мой дед Аббас Первый – победитель турок, завоеватель многих городов Индии, и я, шах Аббас Второй, тогда вижу, что иные из вас приходят играть в худом платье, боясь, что их разорят… Так вы жалеете для шаха тряпок? Берегитесь! Я буду травить собаками или давать палачу всякого, кто пришел играть в старой одежде. Помните лишь: шах прощает наготу и нищету только дервишам, но не вам! Также есть, кто говорит со мной грубо, не преклонив колени, – того казню без милосердия.

Толмач тихо переводил слова шаха Серебрякову.

Мокеев, прислушиваясь, сказал:

– Вишь, Иван, наш московский сказал всю правду про шаха. А мы таки запылились в пути.

– Перво все же пущай наш толмач говорит, Петра! – Серебряков, обратясь к рыжему, прибавил: – Паренек! Наш толмач скажет, а там уж ты.

– Ныне, козак, как захочу: шею сверну или с дороги поверну… хо!

– Нам спокойнее – наш!

– У вас сабли востры – у меня язык. – Рыжий, шмыгнув по толпе глазами, сказал: – Ужли Акимко дьяк зде?

– Кто таков?

– То не вам – мне надобно! Без сатаны место пусто! Пришел курносой…

Бывший дьяк был в толпе, но на вид не выходил.

– Выйди ближе – я тя обнесу перед шахом!

– Ты и нас обнесешь? – спросил Серебряков.

– С чего? Я узрю, как лучше.

Серебряков выдвинул вперед толмача, сказал:

– Молви – послы от атамана!

Толмач, выйдя, преклонил колено, прижал руку к правому глазу:

– Великий шах! К тебе, солнцу Персии, с поклоном, пожеланием здоровья прислал своих козаков просить о подданстве атаман Степан Разин.

– Тот, что разоряет мои города? Беки! Отберите у них оружие!

Два бека вышли из толпы придворных, сказали толмачу:

– Пусть отдадут сабли, и, если есть, пистоли тоже передай нам!

Серебряков и Мокеев, вынув, отдали сабли.

– Пусть тот отдаст дубину! Он – посол, дубина надобна только великого шаха слугам.

– Не дам! Паду без батога – скажи им, толмач.

Толмач перевел слова Мокеева, шах спросил:

– Чего тот в доспехах кричит?

– Хвор он! Сказывает, падет без палки.

– Пусть подходит с палкой!

Мокеев, Серебряков и толмач вышли вперед. Серебряков, как указал толмач, преклонил левое колено.

– Приветствуем тебя, шах!

Толмач перевел, прибавив слово «великий».

– Много вы разорили моих селений и городов?

– Те разорили, кои на нас сами нападали, – ответил Серебряков.

Шах метнул больными глазами на Мокеева, крикнул:

– Зачем не преклонил колен и головы?! Он знает мою волю.

Толмач перевел. Серебряков ответил:

– Шах, ему не подняться с земли преклонив колени, он – хворобый.

– Пущай лежа сказывает, что надо ему. Зачем шел хворый? – заметил шах, мотнув головой, сверкая алмазами пера скороходам.

– Поставьте козака на колени, не встанет – сломайте ему ноги, он должен быть ниже!

Великаны, оставив посохи, подошли к Мокееву.

– Што надо?

Толмач перевел есаулу волю шаха.

– Хвор я, да кабы ядрен был – не встал, оттого царя на Москвы глядеть не мог – не в моем обычае то…

Видя, что Мокеев упорствует, скороходы шагнули к нему, взялись за плечи. Мокеев двинул плечами, рукой, свободной от палки, оба перса отлетели, один упал под ноги шаху.

Толпа замерла, ожидая гнева повелителя. Шах засмеялся, сказал:

– Вон он какой хворый!.. Каков же этот козак был здоровым и много ли у Разина таких?

Толмач быстро перевел. Мокеев крикнул:

– Все такие! И вот ежели ты, шах, не дашь нам селиться на Куре, не примешь службы нашей тебе головами, то спалим Персию огнем, а жителей продадим турчину ясырем!

Серебряков сказал тихо:

– Петра! Так губишь дело – не те словеса твои…

– Вишь, он нахрапистой – все едино, что говорить!

Серебряков приказал толмачу:

– Переведи шаху вот, а не его слова: «Много нас, шах, таких, как я. Будем ему служить верно и честно, если даст место на Куре-реке».

Толмач перевел.

Шах ответил:

– Погляжу еще на вас. Может быть, прощу разорение Дербента и иных селений… Я верю, знаю, что они храбрый народ! Такие воины нужны Персии.