Разин Степан. Том 2

– Мыслю я и надеждой малой утешен – выплатим деньги, многие утихомирят себя… Беда лишь в том, что воров из тюрем расковали, от этих не уберечься бунта… одного повесили на стене… Посланца разинца…

– Сыне мой, не едины стрельцы… Молись Богу, да спасет нас! Горожане, недалек час, идя ко кресту, целуя святыню, злые лики являли. От горожан и иных многих погибель наша…

– Да, отец! Князь Семен – явный изменник: не идет с нами и нигде не являет себя ратоборцем государева дела… Дом же его на балчуге есть, из его дома ворота тайные за город ко рвам… Пасусь его, отче!

– То лишне мыслишь, Иван! Князь Семен не дерзнет с ворами идти…

– Благослови на ночь, святый!

– Не святый, аз грешный… Во имя Господа благословлю раба Ивана. Не мятись! Пути Господни не прейдеши без воли Его.

Проводив за двери митрополита, Прозоровский вернулся в горницу. Жена княгиня, видимо, ждала его, вошла следом за ним.

– Федоровна! Скажи дворецкому Тишке, чтоб приказал обрядить моего коня в боевую справу да немедля конюшие привели бы бахмата на монастырский двор. Иду дать стрельцам жалованье, а после быть надо у стен города…

Боярыня заплакала, обняла мужа:

– Сумнюсь о тебе, хозяин мой, Иван Семенович!

– Не духом падать… крепиться надо, Федоровна! Пожили в грехах, должно, время пришло принять за то, что Бог судил. Прости-ко!

Князь позвал двух домочадцев слуг да подьячего Алексеева, вышел к часовне. Стрельцы на площади, раздвинув круги меж себя, плясали. Иные кричали, зловеще светя факелами, отсвечивая топорами:

– Кидай, чернцы, молебны петь!

– Тяните панафиду воеводе!

– Жалованье дайте, коли же воевода казну растряс!

По монастырскому двору видно было в широко открытые ворота шедших черных людей с сундуками и мешками.

– Браты-ы, гей!

– Казна еде-е-т!

– Ай да певуны кадильные!

– Под рясой порток нет, да, вишь, деньги брячут!

На ширине монастырского двора поставили стол и скамьи для воеводы, с боков на подставках фонари зажигали монахи. Воевода сел рядом с Алексеевым, из сундуков брал горстями деньги, клал на стол, считал. Алексеев на длинном, склеенном из полос листе записывал имя, отчество, прозвище и чин получателя. Получив деньги, стрельцы уходили со двора на площадь в круг пляски.

– Эй, браты! Кто денежной, айда на кружечной, там скоморохи и музыка!

Получившие жалованье ушли из кремля.

21

Объезжая с черкесами белый город, от белых каменных лавок и амбаров торговой площади армян, персов и бухарцев князь Михаил разъехался в кружечный двор, окруженный огнями факелов. Вооруженные пьяные стрельцы на глазах князя прошли нестройной толпой по обширному двору в питейную избу. В сенях избы громкий голос пел хмельно и басисто, тонкие голоса подпевали, изредка на отдельных местах песни ударяли в накры[118]:

Волки идут за удалыми в ход,
Гей, выходите с ножами вперед.
Скормим бояр мы, дьяков отдадим,
Хижы, поместья, суды запалим!
Память боярам вчиним…

Ударили в накры, продолжали:

Будет пожива волкам здесь ли тут!
Чуют удалых, волки идут.
Жги! Пали!

Снова били в накры.

Князя разозлила песня и вид пьяных стрельцов, он дал команду:

– Эй, не въезжая на двор кружечного, стройтесь… не выпускайте с двора питухов! Покажу, как играть воровские песни… доскачу конных стрельцов, разом здесь всех мятежников решим!

Сверкая панцирем и саблей, князь отъехал. Горцы на расстоянии друг от друга в десять локтей выстроились кругом двора. Отыскивая стрельцов на потухающем пожарище кабака близ Спасо-Преображения, князь наехал на человека в синем жупане и запорожской шапке; от головней пожарища шапка ярко рыжела. Человек, так показалось князю, воровски озирался, шел, подпираясь недлинным копьем. Заметив князя с факелом, в панцире, свернул в сторону спешно; князь поскакал: по воздуху веяла пышная борода, светился шлем. Михаил Семенович крикнул:

– Стой, вор!

Князю показалось, человек прибавил шагу.

– Стой, дьявол!

Человек в казацком платье приостановился, повернул бледное лицо с пятнами:

– Пошто, князь Михайло, гортань трудишь? Я – астраханец Федька Шелудяк!

– Ты вор! В воровском платье.

– Хожу – какое сошлось.

– Лжешь! То рухледь – дар от вора Стеньки!

– Не дарил! Не твое дело!

– А, вот! – Князь поднял над головой тяжелую саблю с золоченой елманью.

– На, прими! Не жаль.

Шелудяк взмахнул копьем, древко фукнуло ветром, кинутое сильной рукой. Сабля князя и тело с падающим факелом запрокинулись. Человек, оглянувшись, быстро исчез во тьме. Князь не упал с коня, ноги запутались в стременах, губы прошептали:

– Ра-а-ту-й…

Он все больше оседал затылком на спину коня. Конь остановился… Широколицый Фрол Дура со стрельцами разъехался в князя. Стрельцы с фонарями и факелами осветили место кругом, но никого не было. На коне, изогнувшись на спину, лежал Михаил Семенович. Древко татарского копья, поблескивая, желтело, его острие пронзило горло князю под подбородком, прошло до затылка, задержалось стальным подзатыльником шлема.