Разин Степан. Том 2

Крестьяне и чуваши с мордвой не любили быть без дела. Степан Наумов по ночам стал высылать мужиков на работы: копать шанцы, валы взводить да воду земляную отводить в сторону. Скоро шагах в полутораста от кремлевской стены был срублен острожек – башня. Утром из кремля целый день сменные пушки палили по вражеской постройке, сбить не могли – земля была плотно утрамбована в срубе. Острожек с приступками – казаки и стрельцы, переходя по шанцам с острожка, завели перестрелку с кремлевскими. Разин подъехал глядеть постройку своих и от острожка велел прокопать шанцы до кремлевских рвов. Из рвов прокопать и выпустить под гору воду. Ко рву по ночам перетаскали новый сруб, возвели другой острожек, тоже набили землей. Второй острожек был выше и шире первого, его обрыли высоким валом. Выстрелами с приступков нового острожка были сбиты кремлевские пушкари и затинщики[144].

Ко времени постройки второго острожка разинские казаки да стрельцы разыскали в слободах вдовых жонок, поженились; иные начали баловать и к жонкам ночью уходить из караулов. Когда появлялся в черном кафтане Степан Наумов, тогда все были на местах, других же есаулов, особенно вновь избранных, не боялись. Разин видел, как без боя на осаде при многолюдстве городском портились воины. Тогда ему хотелось пить водку, а хмельное вышло все. Царский кружечный двор стоял без дела, винная посуда была в нем в целости, да курить вино стало некому. Целовальники разбежались, и винокуры тоже.

4

В Успенском монастыре в слободе с юга-запада деревянные кельи на каменном фундаменте. Вместе с оградой все было ветхое, и церкви покосились. В конце двора один лишь флигель поновее; в нем кельи древних монахов да игумена Игнатия, хитрого старика.

– Низкопоклонник перед высшими! – говорили иногда про игумена монахи.

Келья игумена просторная и чистая, в конце коридора. Приказав послушнику собрать к нему в келью нужных старцев, обошел игумен монастырь, везде оглядел и даже в кельи монахов заглянул: «Не сидят ли без дела?» Вернулся к себе; по коридору шел, монахи кланялись, подходили к руке:

– Благослови, отец игумен!

У дверей своей кельи игумен остановился, глаза тусклые стали особенно строгими. Одернул черную рясу, стукнул посохом в пол, из-под клобука хмуря серые брови, спросил послушника у притвора – послушник не подошел к руке игумена:

– Тебя келарь Савва ставил тут?

– Да, батюшко.

– Говори, вьюнош, – отец игумен. Не поп я!

– Отец игумен!

Послушник, с ребячьим розовым лицом, в длиннополом темно-вишневом подряснике, с длинными русыми волосами, походил на девочку.

– Чаю я, ты недавно у нас?

– Недавно, батюшко.

– Звал ли старцев?

– Призывал – идут оны.

– Ой, Савва! Все-то юнцов прибирает, брадатый пес. – Обратясь к юноше, игумен приказал: – Когда старцы внидут в келью, сядут на беседе, ты гляди и помни: сполох ежели какой, в притвор колони[145] да молитву чти!

– Какую, батюшко?

– Ай, грех!.. Оного не познал? Савва, Савва, доколе окаянство укрывать твое?! Чти, вьюнош: «Господи Исусе, Боже наш, помилуй нас». И в притвор ударь. Тебе ответствуют: «Аминь!» И ты войди в келью – это когда сполох кой; ежели сполоха не будет, не входи, жди, пока старцы не изыдут из кельи.

– Сполню, батюшко.

– Савва, Савва…

Вслед за игуменом в келью прошли четыре старца в черных скуфьях и таких же длинных, как у игумена, рясах. Игумен широко перекрестился и общим крестом благословил старцев. Упираясь посохом в пол, сел на деревянное кресло с пуховой подушкой, – другая лежала на скамейке для ног.

– Благослови, Господи, рабов твоих, старцев!

– Господи, благослови на мирную беседу грешных! – сказали в один голос старики.

– Зов мой, братие, к вам. Знаю я вас и верю вам! Тебя, отче Кирилл, Вонифатия с Геронтием и Варсанофия, брата нашего… Разумеете, о чем сказать, о многом не глаголете без надобы. Спрошу я вас, старцы, кто нынче правит славным похвальным градом Синбирском?

– Бояре и князи, отец игумен!

– Ой, коли бы то истина? Царствует нынче в богоспасаемом Синбирске-граде бунтовщик, богоотступник Стенька Разин, преданный – то слышали вы – многими иереями и святейшим патриархом анафеме!

Игумен перекрестился, замотались седые бороды на черном и руки, сложенные в крест.

– Богобойные князи, бояре изгнаны в сидение осадное в рубленой город, но ведомо вам издревле, что лишь едины они, боголюбивые мужики, угодны и надобны царю земному… Он же, великий государь, грамоты дает на угодья полевые, лесные, бортные со крестьяны. Даяния на обители завсе идут от князей и бояр… Вот и вопрошу я вас, за кого нам молить Господа Бога? Ужели за бунтовщиков, желать одоления ими родовитых? Если поганая их власть черная укрепится, то вор и богоотступник Стенька Разин даст им землю володети, – тогда от обителей Божьих уйдет земля… Кто тогда возделывать ее будет? И вопрошу я вас, древние, паки, кого вы господином чаете себе?

– Пошто праздно вопрошаешь, отец игумен?

– Ведаешь: мы поклонны и едино лишь молим Бога за великого государя!