Разин Степан. Том 2

– Сойдешь на Астрахани, Чикмазу скажи, что батько тебя помнит, любит и добра желает! Цедулы-де не шлет, а сказал: «Паси от Васьки Лавреева себя, и сколь можно, то уходи куда совсем без вести… Целоможен как станет батько от боев и тебя, друга, везде для радости своей сыщет».

Было это утро, а к полудню Разин вышел на передний острожек перед кремлем у рва, гневный. Приказал втащить вверх пушуи, бить по кремлю не переставая, так что запальные стволы, которые огонь дают пушкам, накалились, и пушкари, поглядывая на атамана, не смели ему говорить, что-де «пушки после того боя в изрон пойдут». Кремль во многие местах загорелся, часть стены обвалилась, и тарасы[146] с нее упали за стену. Тех, кто тушил пожары, били из пищалей с приступков острожка стрельцы да казаки из мушкетов. У бояр много было в тот день попорчено и перебито людей. Разин велел собрать отовсюду издохших лошадей, не съеденных татарами, дохлых собак и иную падаль – корзинами на веревках перекинуть в кремль. Кремль отворять не смели, падаль гнила внутри стен. В шатер атаман вернулся, как стало темнеть, решил:

«Завтра и еще кончу! Пожжем кремль с боярами».

У дверей шатра стоял монах у бочки.

– Пошто ко мне?

– Да вот, отец. Игумен монастыря Успения наш указал: «Прими, брат Иринарх, на кручном бочку, в ей вино – пущай тебе стрельцы подмогут – дар атаману за то, что милостив к обители Господней: не пожег, икон не вредил, не претил молящимся спасатися… Казны-де у нас нет, так хмельное пущай ему – вино курят монаси от монастыря…»

– Вино, ежели доброе, то мне дороже всякой казны. Только боюсь, изведете вы меня, черные поповы тараканы?

– Ой, батюшко! В очесах твоих спробую – доброе вино… Народ много, упиваясь, восхваляет.

Монах открыл бочку, атаман дал чару:

– Ну же, сполни! Сказал – пей!

Монах зачерпнул вина, выпил, покрестившись. Разин все же не верил, позвал с караула близстоящего двух стрельцов и казака:

– Пил чернец – пейте вы!

Воины выпили по чаре.

– Каково вино?

– Доброе, батько, вино, доброе…

– На царевых много худче было!

Стрельцы и казак ушли. Разин, отпуская монаха, сказал:

– Игумну спасибо! Приду к ему, то посулы дам на монастырь.

– Вкушай во здравие! Нынче кружечной справили, а только часть напойных денег повели, отец, брать в казну обители. Строеньишко обветчало.

– То даю, берите!

Монах ушел. С этого вечера Разин начал пить. На приступы к кремлю не выходил. К рубленому городу ходили двое есаулов: Степан Наумов и Лазарь Тимофеев. Оба они, один сменяя другого, на осаду ставили людей. Иногда за них ходил есаул Мишка Харитонов, а Черноусенко атаман позвал:

– Плыви, Михайло, до Царицына, возьми людей в греби! В Царицыне приторгуй лошадь, гони на Дон и повербуй охочих гулебщиков, веди сюда или же, где прилучится нашим боевая нужа, орудуй там.

Черноусенко утром сел в лодку с гребцами.

6

Из-за Свияги, с Яранской стороны от Московской дороги, в сером тумане все выпуклее становились белые шапки, колонтари, бехтерцы рейтар и драгун. Самого воеводы Борятинского среди боярских детей и разночинцев в доспехе не было, рейтар вели синие мундиры – немцы капитаны. Воевода ехал сзади с конными стрельцами в стрелецком кафтанишке, в суконной серой шапке с бараньим верхом. Татары и калмыки присмотрели воеводскую рать первые, когда еще лошади рейтар вдали величиной казались с кошку.

Разин лежал в шатре на подушках, покрытых коврами, в кармазинном полукафтанье, за кушаком один пистолет, без шапки; лежал атаман и пил. Татарчонок, пестро одетый в шелк и сафьянные с узорами чедыги, прислуживал ему, – Разин знал татарский и калмыцкий говор. В хмельном полусне атаман видел себя на пиру у батьки крестного Корнея.

– Дождался хрестника, сатана, чтоб дать его Московии? Ха-ха-ха! А вот поведу рукой да гикну, подымется голутьба – посадят тебя в воду!

Дремлет и видит атаман: пришли на пир матерые козаки, вооруженные: Осип Калуженин, Михаил Самаренин старый, хитрый рыжеватый Логин Семенов. Принесли, гремя саблями, кандалы.

– Добро, атаманы молодцы! А ну, будем ковать хрестника! – кричит Корней, трясет седой головой с белой косичкой, прыгает в ухе хитрого старика серебряная серьга с изумрудом. – Гей, коваля сюда!

Атаман улыбнулся во сне, нахмурил черные брови и вскинул глаза. В шатре перед ним стоит его помощник, есаул Степан Наумов.

– Батько, воевода с войском за Свиягой.

– Дуже гарно, хлопец! Сон я зрел занятной: будто на Дону… будто б на Дону Корней хрестный кричит, велит меня в железа ковать.

– Тому не бывать, батько! А чуешь, сказываю, воевода к Свияге движется, и рать его устроена.

– Лень мне, Степан! Неохота великая, не мой нынче черед – твой, веди порядок у наших, прикажи готовиться завтра к бою… Воевода сколь верст от нас?

– В трех альбо в четырех.

– Стоит ли, движется к переправе?

– Стоит, не идет к реке.