Разитель. Трилогия (СИ)

Мне удалось без приключений подняться на плато по сухой расщелине, по которой, вероятно, сверху стекала вода в сезон дождей. Преодолев склон и отряхнув пыль с коленок и локтей (местами подниматься пришлось на четвереньках), я внимательно огляделся. Не было никаких признаков обитаемости – если говорить о людях: насчет прочей жизни я не мог бы сказать ничего, поскольку общаться с ее представителями в естественной обстановке мне никогда не приходилось, если не считать раза‑другого в заповедниках – но там и звери были достаточно цивилизованными в отличие от людей. Я понимал, что тут – в густом лесу, подступавшем почти вплотную к самому обрыву, – какой‑нибудь хищник мог таиться в трех метрах от меня – и я его не заметил бы. Может быть, так оно и обстояло в действительности, но напасть на меня никто не спешил, и это меня успокоило.

Лес явно был неухоженным, незнакомые мне по именам и облику деревья необычной конструкции (стволы, поросшие густой и длинной шерстью, высотой метра в четыре, дальше – пучок расходящихся вверх и в стороны гладких сучьев, поддерживающих – и это было самым неожиданным – один сплошной громадный лист в форме почти идеального круга) – деревья эти, похоже, находившиеся в расцвете сил, смыкали свои странные кроны высоко над телами собратьев, умерших своей смертью, над густым подростом – похоже, уже других пород. Наверняка тенелюбивые осуществляли здесь свой извечный заговор, чтобы со временем обогнать и задушить тех, кто властвовал тут сейчас. И человек вовсе не стремился внести в этот процесс свое регулирующее начало. Скорее всего потому, что человека в этих краях просто не было, как и писали об этом во всех официальных изданиях. Хотя у меня официальные издания всегда вызывали чувство сомнения.

Так или иначе, сейчас здесь было спокойно. То есть у меня была возможность не спеша подумать над тем, зачем я здесь оказался и что мне нужно было бы сразу же предпринять, чтобы продолжать погоню за уракарой и предотвратить катастрофу, в близости которой я теперь уже не сомневался.

Почему я оказался тут – совершенно ясно: и на Топсимаре, и на Аморе, и тем более на космодроме мне не удалось бы продержаться и двух дней, меня взяли бы, и уж на этот раз я не отделался бы так легко. Даже при наилучшем исходе мне, для того чтобы вновь обрести свободу действий, пришлось бы затратить немало времени – а мой запас его таял прямо на глазах. Здесь я был свободен. Но свобода если и нужна для чего‑то человеку, то именно для того, чтобы осуществлять свои замыслы. А вот этой возможности я здесь никак не видел. Я был один, без средств транспорта, без оружия и с минимальным запасом еды и питья: Ариана великодушно оставила мне то, что уцелело из припасов, захваченных мною на катере Акрида. Этого хватило бы на только что начавшийся день, ну еще дня три я прожил бы без еды – но не без воды, конечно. Однако выжить – не самоцель. Выжить. Выжить… О чем я, собственно? Странно путаются мысли. Такое впечатление, что мик выходит из повиновения. Настойчиво предлагает мне какую‑то информацию. Что там у него? Ариана… Марианна… Да нет, Мартина. Она не придет. С ней плохо? Очень хорошо? Что – хорошо и что – плохо?.. Что еще? Надо уходить? Срочно уходить? Куда? Прямо в лес? А там что? В лес, в лес… Ну ладно, ладно, я иду, уже иду. Что с Арианой? И что будет со мной?..

Я и в самом деле шел. Размахивая сумкой, вламывался в чащу, не разбирая дороги. Хотя никакой дороги здесь и не было. Дикий лес. Джунгли. Тропическая тайга. Да иду я, иду! Что с моей головой? Она сейчас взорвется. Разлетится на осколки, поражая все вокруг… Это стихи? При чем тут стихи? Проза. Проза жизни… Жизнь. Что есть жизнь? Форма существования белковых тел? Что со мной? Кажется, бред. Это и в самом деле бред. Жизнь. Я перестаю жить.

Прекращаю существовать. Я…

Что‑то хлестнуло меня по лицу. И сильно ударило. Я упал?

Не знаю. Я совсем ничего не знаю… Голова, голова! Ее больше нет!

На этом я перестал существовать.

Глава 6

Охота к перемене мест (дни событий двадцать третий – двадцать четвертый)

Прошла вечность, прежде чем я воскрес. Но не сразу поверил, что вернулся к жизни. Или она ко мне, все равно.

Голова была легкой, пустой, бездумной, звонкой. Боль исчезла вместе с мыслями и с привычным многомерным восприятием мира. Мир оказался простым и прекрасным. О нем не надо было думать. Только воспринимать его. Глазами, ушами, ноздрями, языком, кончиками пальцев. Не надо было говорить. Только смеяться, радуясь тому, что мир таков, каким я его сейчас увидел.

Каков же он? Я приподнялся на локте, чтобы побольше увидеть.

Я лежал на просторной веранде (слово вспомнилось не сразу), на чем‑то вроде коврика, хотя и не мягком, но почему‑то ласковом. Прямо передо мною был лес, позади (пришлось повернуться, чтобы увидеть, я выполнил это простое движение с радостью) – сложенная из бревен стена дома. Такие существовали только в старинных вариаблях и на картинах. В реальной жизни их давно уже не было.