Разлюбил – будешь наказан!

Я откатилась на северо-запад нашей кровати. Мой тигр обиделся!

– Вот, – говорит. – Ты получила все, что хотела, и сразу от меня отвернулась. Вот так вот, Антон Сергеич, попользовались вами и оставили лежать у дороги.

– И что, мы правда будем разводиться? – Это все, что я могла сказать.

– Раньше ты эту крамолу вслух не говорила… – уклончиво ответил мой тигр.

– А вдруг дальше будет еще хуже?

– Может, и хуже…

– Зачем давиться друг другом? Мы не жадные.

– Да, не жадные… Не надо давиться… – Он прячется от меня под своим одеялом.

– Вот и надо признать – мы себя исчерпали.

– Да, исчерпали, – зевает Антон.

Я злая. Мне хочется сделать контрольный выстрел:

– Тогда придумай, пожалуйста, оптимальную концепцию нашего развода, – говорю со всей противностью, которая только у меня есть.

– Ладно, – отвечает и через минуту уже спит.

А я не могу уснуть! Я опять ухожу к своим синим шторам. И снова прожектор в окно, и снова шумит трасса, и машины летят к морю… И я опять хочу туда, на кучу лет назад, на пляж.

23. Концерт окончен

Спускаюсь по ступенькам. Антон уже ждет. Как хорошо он на меня смотрит! Глядит, как в соболью шубу кутает. Откуда он мог такому научиться в пятнадцать лет? От его игривых глаз я распускаю хвост и превращаюсь в пушистую рыжую лису.

Мы идем по набережной, мимо стенда с объявлениями. Там висит большая таблица. Что это? График разъездов. То есть?

– Так… – он читает расписание. – Я уезжаю тридцатого утром, а ты вечером.

– А сегодня?

– А сегодня уже двадцать седьмое.

– Да?!

Оказывается, через три дня нас увезут в разных автобусах. Меня обманули! Мне не сказали, с какой скоростью пролетает время. Я – крепостная девка, скоро меня продадут в другую деревню. Кого-то мне хочется во всем этом обвинить, но кого? Я прислоняюсь губами к его рубашке, носом на вторую пуговицу.

– Ты что? – Антон улыбнулся и покрепче обнял. – Ты что? Плачешь?

Он вдруг оживился, даже обрадовался, лицо мое поднял к себе, целует щеки, попадает губами на соленое и радуется, мерзавец.

– Не плачь! – Чего он сияет? – Все хорошо. Ничего страшного.

– Я не хочу плакать! Слезы не кончаются… Сами текут…

– Пойдем, умоешься. Вот фонтанчик.

Я брызгаю на глаза холодной водой. Антон почти смеется.

– Ты только подумай, – говорит, – мы могли бы вообще сюда не приехать. Я в последний момент собрался…

О, да! Это была бы страшная трагедия, и возражать нечего. Болото, а не жизнь.

– Ты можешь поверить, что я не знал тебя всего месяц назад? Совсем тебя не знал! Я не могу. Нет, не могу, правда.

Вдоль дорожки стояло много фонтанчиков, у каждого я умывалась. Меня с детства приучили: реветь нельзя, ревут одни неврастеники, а я шла и ревела. Сколько хочу, столько и буду реветь. Пусть утешает!

– А мне приятно, что ты так плачешь. Значит… я для тебя не просто так…

– Но… я же тебя больше не увижу никогда…

– Все, – его теплые губы отпечатались на моем лбу, – успокаивайся. Я с тобой. Ничего не случилось. Все живы. Мы пока еще вместе. Увидимся еще, посмотришь. Нам знаешь как повезло? А то ведь я мог бы жить и в Магадане или в Мурманске. А так, сколько там от тебя до Москвы?

– Пятьсот километров.

– Всего пятьсот! – Он взял меня за плечи. – И от меня до Москвы пятьсот. Тысяча километров – ерунда для нашей страны.

Я подумала: «А если бы в Мурманске? Тогда все? Уже не ерунда?»

– Хочешь, сегодня не будем расставаться? – он спросил.

– Как?

– Останемся на пляже. Возьмем одеяло. Будем встречать рассвет.

Ах, как это романтично! Но только часов до двух, не больше. Потом песок безжалостно остывает, и начинается марсианский холод.

Мы не одни нашлись такие лиричные, чуть дальше еще одна пара, и еще. Под террасами горят маленькие костры, и слышен смех, и кто-то в воду полез, и звякнуло стекло, шашлыком издалека пахнуло, и башкирская гитара провыла свое программное «Все идет по плану-у-у».

Погасли звезды, луна заснула, все стихло, и мы остались одни на берегу. Заснули, свернувшись в комок, на ледяном песке, у воды. С неба, из-за черных облаков, было видно нас, двух замерзших детей на верблюжьем одеяле. А вокруг монстры: море, небо, время, расстояние. Они казались огромными, сильными… Мы же не знали тогда – есть чудовища пострашнее. Склероз и комплексы – вот чего надо бояться!

Я просыпаюсь от холода. Мороз! Иголки по спине. Открываю глаза – темно. И не поймешь, то ли час до рассвета остался, то ли еще ждать и ждать.

– Антон, пойдем спать, – я его растолкала, – Анто-о-он…

– Да. – Он открывает глаза, оглядывается спросонья и быстро смешно говорит: – Завтра опять попробуем.

Мы разбежались по своим норам, по теплым постелям, и утром даже не услышали обычную латино.

На следующую ночь случилось то же самое: замерзли – и разбежались.

– Ага, сдалась! – говорил он с утра.

– Если бы ты попросил, я бы дотерпела.

Честно, Антон! Дотерпела бы!

24. Пух и перья