Разлюбовь, или Злое золото неба

На другой же день я снял квартиру в двух шагах от метро «Тимирязевская» и перевез туда свои вещи, а ты перевезла свои. Вот уж действительно крайности сходятся: даже самые фантастические мои планы до такого расклада не простирались. Мы снова были вместе, но нелепее такого «вместе» трудно было что-то себе вообразить. Ты ходила в институт и в бассейн, и еще куда-то, записалась на курсы французского языка, хотя и без того здорово его знала, а раз в неделю училась водить машину. Иногда ты звонила, что не придешь ночевать, а иногда не звонила, просто не приходила, и все. И я не спал полночи, прислушиваясь к шагам в подъезде, то и дело выходил на балкон покурить, мне все казалось, что с тобой может случиться беда, но, слава Богу, ничего не случалось. Да, теперь все было у нас иначе, теперь мы были не вместе. И ты ждала приезда своего Ксавье. Он иногда звонил тебе не на мобильный, а на обычный телефон, и если тебя не было дома, я читал ему по бумажке: «Энд Анна из аут», – и он обычно отвечал: «Мерси». По-русски он не говорил, а я не говорил по-французски, но мы друг друга понимали. Да и чего же тут непонятного? Мы оба тебя любили, каждый по-своему, а ты любила его. Ладно, ничего, лишь бы на этот раз у тебя все сложилось, а я потерплю. О той ночи в гостинице ты больше не сказала мне ни единого слова и как-то странно на меня смотрела при этом закусив нижнюю губку, и всякий раз я пугался этого взгляда, за которым могли последовать или слезы, или что похуже. Ну, не хочешь говорить, и не надо, носи в себе. О главном я и так догадался, а подробности мне не нужны. Тему твоего бывшего мужа мы старательно избегали, зато о Ксавье ты рассказывала много: и как познакомились на стоянке в Каси, и как ездили с ним к водопаду, и какой он весь из себя хороший, но и здесь подробности роли большой не играли. Какая, в сущности, разница, зеленые у него глаза или серые?

Денежки таяли, как пороховой дым. Скрепя сердце, я уже свыкся с мыслью, что скоро придется расставаться с «Ямахой». Надо было ехать в Приволжск выкручивать новый паспорт, а заодно и докумены на мотоцикл, но прежде хотелось раз и навсегда покончить с основными московскими делами. Да и тебя я боялся оставить одну, пока ситуация с «Анкерманом» не разрешится. Кто знает, чего от них ждать.

Я позвонил в Видное хозяину моей бывшей хаты узнать, как дела. Мохов был предельно краток.

– Как пришли, так и ушли, – сказал он про «Анкерман». – Два мужика, один с фингалом. Я сказал, что ты здесь уже не живешь. Все дела.

– Пожар, говорят, во дворе был? – сподвигнул я его на тему номер два, но Мохов и тут отделался минимум слов:

– Иномарку подожгли. Но затушили. Своим ходом ушла. Сам-то как?

– Нормально.

– Ты за два месяца заплатил, так что комната еще за тобой.

– Спасибо, Михалыч.

– Давай, пока!

С Гансом поговорить мне долго не удавалось. Заслышав мой голос, он сбрасывал звонок, и после десятого раза я плюнул на эту затею. Но он вдруг сам позвонил среди ночи, пьяненький и потому смелый. Тебя как раз не было; я лежал и глядел в потолок.

– Чего звонил, Андрей? – спросил он слегка чумовато – типа «а чего это вы тут делаете?» – Смотрю, на телефоне звонки от тебя висят… Сим-карту, что ли, поменял?

– Встретиться надо бы, – сказал я. – Поговорить. С долгами рассчитаться.

– С какими долгами, что за жесть? – Он не знал, насколько я просекаю ситуацию с «Анкерманом», и потому вел разговор втемную, на ощупь. – Кто кому из нас должен, Андрюх?

– Что же ты, Ганс, сдал меня волкам, а? – не выдержал я. – Ведь мы же с тобой сколько лет под одной крышей прожили – неужели забыл? Что же ты как шалашовка какая-то стал?.. Про Анну вообще молчу – ее-то зачем впутывать?

По правде говоря, мне было его жалко. Если бы он ушел в глухой отказ, или стал оправдываться, или сам в ответку на меня наехал – было бы проще. А он просто вибрировал и отделывался какими-то междометиями, полными дебилизма. Как же неважно он должен себя чувствовать и с этим чувством жить, улыбаться, дела делать, по телефону вот со мной разговаривать. Да, изменился Ганс, ничего не скажешь. А ведь мы с ним и отмахивались не раз спиной к спине, и не одну машину угнали, и как-то под Новый год, помню, накололи на предплечьях друг другу: «Детдом „Рассвет“, дружба до гроба». Но не напоминать же ему об этом, что он, склеротик, что ли.

– Сколько тебе платят работодатели, Ганс? – спросил я.

– Чего-чего? – Он начал, наконец, собираться в прежнюю кучу. – Ты фильтруй базар, ладно?

А чего я такого сказал?

– Часов в девять давай пересечемся, – предложил я. – Скажи куда – я подъеду. Можешь и братву свою взять, если она у тебя выписалась из больницы. Поговорим, пивка попьем. От Фомичева отстань – у меня его перевод завещания, и я тебе его подарю. Сегодня же подарю, не нервируй ты старика.

– Да я сейчас уезжаю, – вяло сказал Ганс. – Недели на две из Москвы. Приеду – встретимся.

– Понятно. – Я засмеялся. – В заслуженный отпуск? Европа? Эмираты? Или наш скромный Крым?