Разлюбовь, или Злое золото неба

Ехали в лифте, третьим был сосед по площадке Хуматов, не то социолог, не то политолог. Его сухое, чисто выбритое лицо тайного смутьяна было знакомо по ТВ, но на экране он выглядел солиднее, увереннее и как-то суразнее, что ли. Он сказал, что в театре Виктюка завтра «Заводной апельсин», не составим ли мы ему компанию? Очень удачный спектакль по известному роману Берджеса, читали? Ты, похоже, еще летела на высоте 9,5 тыс. метров, и тебе было не до романов.

– Берджеса мы читали, – сказал я, – но пойти, к сожалению, не сможем.

– Ага, к большому сожалению, – подтвердила ты и улыбнулась Хуматову, на него, впрочем, не глядя. Это была одна из тех весьма блядских улыбок, которые за тобой иногда водились. Ими ты как бы никому не отказывала в надежде. А потом наша Анечка проделала вот какую штуку: еще глубже погрузив руки в карманы, взяла и обозначила плащом фигуру: грудь, бедра, живот. Хм. Я отвернулся. Хуматов жил один, и за все время мы не видели, чтобы он кого-нибудь к себе приводил. Он был лет на пятнадцать меня старше и заговаривал с тобой не первый раз – то на концерт приглашал, то на какие-то чтения. Теперь вот – на Виктюка.

– Крайне жалко, – огорчился он, выходя из лифта последним.

Дома ты засмеялась:

– Х-храйне жалко! – Развесила плащ сразу на всех крючках и стала расстегивать сапоги. – Как дела? – спросила снизу.

– Все хорошо. Голодная?

– Какое там голодная! Не Питер, а одна большая жратва. А напоследок уже в Пулково пристал один Руслан – представляешь? Ровно шесть часов в ресторане сидели, даже попа устала.

Ты села, поджав ноги в разноцветных карпетках. У тебя было бледное, гладкое лицо без следа косметики, а руки покраснели, потому что неохота было доставать перчатки из чемодана. Зато одета была тепло: в неизвестную мне черную юбку ниже колен и толстый зеленовато-коричневый свитер со свисающим на грудь воротником. Да, этот твой француз, видимо, заботливый и теплолюбивый малый.

– Искупаться? – подумала ты вслух и вдруг зевнула, сыто раскидисто потянулась, вытаращив локти, и тебя повело влево, ты замерла там, слева, переломившись в талии, сладко жмурясь, потягиваясь, вмиг ослабла, обмякла и засмеялась.

Путешествие явно оправдало твои надежды. Ты была довольна жизнью, смирна, и теперь тебе хотелось тихомолочки, послушания и покоя. Ты избегала моего взгляда, а я хорошо знал, что это значит. Ты и кофе стала варить сама, чтобы не сидеть со мной лицом к лицу, но мне ли ревновать тебя или осуждать, если и сам я оказался шит заурядным лыком, если и сам учусь только на своих ошибках, а не на чужих, если и мне все еще кажется, будто где-то там, вдалеке, ждет т о с а м о е, отчего киты выбрасываются на берег, если и меня время от времени подмывает уйти в полет, выше и дальше, оставив все на потом. У нас было много общего, у нас даже одно время и любовь была одна на двоих, но потом мы стали творить со своими половинками черт-те что, и вот что из этого вышло. В смысле, не вышло ничего. А, ладно, чего уж теперь.

Мы пили кофе, курили дрянные французские сигареты, и я взялся точить столовый нож, чтобы хоть чем-то занять глаза и руки. Родная и вместе с тем почти чужая женщина со своими надеждами, слабостями и поисками добра от добра, со своими глупостями, правдами и неправдами, со своей жизнью, уже неподвластной мне. Моя любовь, но не моя судьба, как это ни печально. Ты сходила в ванную, включила там воду и вернулась уже в халате без рукавов.

– Как твои дела, Андрюш?

– П-помаленьку.

Я точил нож и старался не глядеть на твою шею в свежих засосах и на золотые новые сережки старался не смотреть тоже. Мы были по разные стороны стола, но вот ты встала, погасила верхний свет и присела возле меня на пятки.

– Андрюш, – ты положила подбородок на мое колено, – меня в Лион приглашают.

– Куда-куда?

– Помнишь, я тебе о Ксавье рассказывала? Он приехал, ведет переговоры в Петербурге, на судостроительном заводе. Нашел мне хорошую работу в Лионе. – Ты невесело глядела на меня снизу, чуть покачиваясь, изводя грудь о мое колено.

– Что он тебе нашел? – переспросил я.

– Нашел хорошую работу по контракту.

– Хорошую работу?

– Да, говорит, очень хорошая. У меня ведь французский без словаря, ты же знаешь. Переводчицей в филиале их фирмы, что-то связанное с маркетингом. Они занимаются листовым прокатом.

– О, это действительно очень хорошая работа! – сказал я. – Неужели он тебе ее нашел?

– Он хороший, он очень хороший. Он учил меня ездить на «Пежо».

– Да, он нашел тебе работу, – сквозь задумчивость продолжал я, доводя лезвие ножа до совершенства, – связанную с листовым прокатом. Хорошая, очень хорошая, должно быть, работа. И опять же машина марки «Пежо». Это очень хорошая машина, правда?

– Кривда! – наконец обиделась ты и ушла из кухни босиком. – Все равно поеду! – крикнула ты из прихожей и громко заперла дверь на предохранитель.

Я ушел в комнату, включил телевизор и, чувствуя себя последней овцой, стал делать вид.

Я делал вид, будто смотрю баскетбол и листаю учебник по французскому языку, в котором ни шиша не смыслю.