Разлюбовь, или Злое золото неба

– В принципе быть этого не может. Ведь так? – Он рассуждал вслух, и в его рассуждении безусловно была определенная логика. Все портила его зацикленность на этой теме, он был поглощен ею, он был внутри нее и потому был субъективен. – А оно было. Так почему ты хочешь лишить нас логически вытекающего продолжения этой научной фантастики? Поскольку ты все нам испоганил, тебе и исправлять. Где слабое звено в цепи моих рассуждений?

Спорить с ним было бесполезно. Амбаломент взглянул на часы. Сквозь боковое стекло я разглядел огонек сигареты: кто-то курил в машине на переднем сиденье.

– У тебя два дня, – сказал Главный. – Стой у него на могиле день и ночь и помни, что все зависит от тебя самого. Если получится – будешь жить. Встречаемся здесь же в среду утром. Скажем, в одиннадцать. Если тебя не будет – сам понимаешь, у кого возникнут проблемы. Причем неразрешимые. Не совместимые с жизнью. Как поется в песне, все в твоих руках. Скроешься – будем тебя искать. И мы, и органы внутренних дел – это я тебе обещаю. И рано или поздно мы тебя найдем. В общем, Мартов, смотри сам. Пожалей свою подругу.

– Да я никогда не был в монастыре, – сказал я мрачно. Нагнал он на меня изжоги, этот утопист. – Там же вести себя как-то надо… И что я им там скажу?

– Ты же сочинитель, – встрял Амбаломент. – Вот и сочини чего-нибудь.

А Главный подвел итог:

– В общем, это твои проблемы, сам их и решай. Мы бы, конечно, могли послать с тобой нашего человека, но не пошлем. Куда ты денешься?

Снова вмешался Амбаломент.

– Во-он у второго подъезда видишь «Волгу»? – показал он.

Я оглянулся. Напротив второго подъезда, на стоянке, торчала рылом вперед черная «Волга» с горящими подфарниками. Вон оно, значит, как!

– Ребята будут присматривать за твоей подругой, пока ты в отъезде, – объяснил Главный. – Ребята очень на тебя сердиты, имей в виду. До среды!

Они сели в машину и уехали. Я остался один. Жизнь моя, иль ты приснилась мне? «Волга» мигнула мне фарами, и я подошел. Опустилось переднее стекло, из салона пахнуло сигаретным дымом. На меня мрачно смотрел тот, которого в злополучной гостинице я для себя назвал Щипачем. Его физиономия тоже носила легкие следы недавнего повреждения. На заднем сиденье кто-то спал.

– За мной должок. – В голосе Щипача было столько сдержанного бешенства, что я тут же пошел прочь от «Волги». – Могу вернуть его твоей бабе, – громко добавил он мне вослед.

Я вернулся к машине.

– Лучше не надо, – сказал я ему мирно. – А то придется тебя добить. А кому ты будешь нужен дохлый и некрасивый?

Пока он собирался с мыслями, я скрылся в подъезде.

Если принять мой контакт с голосом Елисея за более или менее реальную точку отсчета, то в предложении Главного определенный резон, безусловно, был. Бредовый, конечно, резон, но все-таки был. Если бы не мой атеизм, если бы наличие хотя бы мало-мальского мистического опыта, я, наверное, поверил бы даже в то, что Елисей может меня услышать, но, к сожалению, не было во мне даже крохотной веры в загробную жизнь. Ну не было, и все тут, и откуда мне ее взять. Я читал и Библию, и сочинения Святых отцов, я даже в церковь иногда заходил и ставил там свечки, но делал это или из любопытства, или потому, что была Пасха, и все шли в церковь, ну и я шел, чтобы быть, как все. Так было надо. Кому надо? Зачем? Елисей умер много лет назад, но как поверить в то, что его душа, отлетевшая в какие-то иные сферы, жива и может меня услышать? Ведь совершенно ясно, что без моей веры в это никакие мои слова до нее не дойдут, а может, мне не к ней надо обращаться, а к самому Богу? Ведь он Творец всего сущего, в том числе тела и души Елисея Павловича Бурко, в монашестве Иллариона, и кому как ни Ему каким-то непостижимым образом выполнить мою просьбу? Но ведь моя просьба будет неискренней, а Его-то не обманешь. И как же мне быть?