Разлив Цивиля

На вид, на первый взгляд Петр кажется этаким мужичком-простачком. Но все село знает, как не прост этот мужичок. Все село знает, что кладовщик пьянствует. Но вот, поди ж ты, и кладовщиком работает много лет, и даже в правление избран. Уж наверное Трофиму Матвеевичу, если и не все, то многое известно о кладовщике, однако же он почему-то терпит его. Говорят, при недостачах зерна на собраниях многие кричат: «Усохло, списать!» Кричат, понятное дело, те, кто многим ли, малым, но попользовался от кладовщика: с одним он выпил, другому зерна из-под полы отпустил… Про Виссариона Марковича вспомнил. Да и в самом деле они с ним были вроде бы в дружбе. Неужели и Виссар принимал участие в его темных делах? Вряд ли. А узнать — как узнаешь? Пойти к нему на обед? Но за один раз, даже если обед будет и с выпивкой, — в первый раз даже и хмельной Петр Хабус ничего такого тебе не расскажет. А люди, конечно, увидят, люди про себя рассудят: не успел стать парторгом, а уж Петру Хабусу продался…

— Спасибо, Петр Васильевич. Пойду домой… А выпивать с утра пораньше воздерживайся. Вон сколько всяких дел. Горох еще повторно не пропустил, а ведь давно бы следовало закончить.

— Трофим Матвеевич болен, некому наряда на людей дать. Но ты не беспокойся. К севу все будет сделано. И выпивкой тоже не попрекай. У кого горло наоборот? Не пьет только тот, у кого не на что пить или кому не подносят. Тем более наше сельское дело: хочешь пиво вари, хочешь самогонку гони, — Хабус засмеялся.

Павел не принял шутки.

— Наряд на людей даст и Санька, бригадир. Но сказать об этом должен ты сам. Дитя не плачет, мать не разумеет… Пока.

— Так, значит, не пойдешь.

— Нет. Некогда по гостям расхаживать.

Павел зашагал в правление. Солнце светило в лицо, и глаза сами собой жмурились. Ватник пришлось расстегнуть: жарко.

Скоро, совсем скоро наступит день, к которому еще с осени начинают готовиться сельские жители и которого ждут с таким нетерпением, — день первой борозды.

7

Вон оно, солнышко-то, как наяривает, не успеешь и оглянуться, как в поле выезжать надо, а еще столько всяких дел недоделанных остается! Хворать, говорят, всегда плохо, а сейчас уж и совсем некстати, совсем не время.

Трофим Матвеевич уже не раз пожалел, что поторопился, что встал на ноги, не успев выздороветь как следует. Не раз вспомнил слова матери: «Возврат болезни — хуже самой болезни». Он старался утешать себя тем, что это никакой не возврат, а просто погорячился, понервничал вчера в разговоре с Кадышевым, вот и сказалось. Но от этого утешения легче не становилось. Сердце по-прежнему ныло, а временами вдруг начинало так колоть, что хоть криком кричи. Только кому кричать-то, ни до кого не докричишься. Марьи нет. Встанет, наскоро приготовит завтрак, и тут же в свою библиотеку. Будто опоздай она туда на час — все Сявалкасы у дверей ее будут дожидаться…

Трофим Матвеевич лежал на спине и глядел на белый-белый потолок. И чем больше он на него смотрел, тем тягостней становилось у него на сердце.

А ведь Марья-то… ну да, конечно, и одевается каждый день, как на свадьбу, несмотря на непролазную грязь, и что-то там со своей прической делает, и вся какая-то другая стала… — неужто в кого-то втрескалась на старости лет?.. Ну, до старости ей, конечно, еще далеко, по ведь уже тридцать, дурехе, тридцать, а не девятнадцать… Да нет, что это мне в голову всякая блажь лезет. Полежишь так еще с недельку, поглядишь на этот белый потолок, и не такое взбредет.

Трофим Матвеевич старался отгонять от себя эти мысли, но вдруг вспомнилось, как у правления Марья кидала в Павла снегом, и глаза у нее блестели каким-то непонятным блеском, и вся она была тогда какая-то взбудораженная, счастливая… Неужели? Неужели он за своими председательскими делами проглядел Марью?..

Нет, уж лучше думать про колхозные дела — это спокойнее, а то сердце опять закололо, как иголками.

Да, заболел он очень некстати… Столько дел! У половины машин нет скатов. Кто их достанет, кроме него, председателя? Был бы Виссарион Маркович, можно было бы хоть его послать к нужным людям. Да не раз и бывало: возьмет с собой несколько ящиков с яйцами — этой «международной валютой», как он их называл, — и ездит по городам, достает, что надо. Понятно, не в магазинах, не по счетам. Но потом составляли акт на покупку, ставили об этом в известность ревизионную комиссию, и дело с концом… Да и только ли одни скаты приходится доставать. А запасные части к тракторам и к тем же автомашинам. Сколько приходится тратить сил и времени, как приходится изловчаться, изворачиваться, совать взятки! Неужели не найдется ни одна умная голова и не подумает, как бы этих частей выпустить побольше и давать их нам в плановом государственном порядке, чтобы мы, председатели, не ловчили. А то ведь что получается: не для себя, для колхоза стараешься, но в случае чего за это старание очень даже просто можешь и в тюрьму угодить — документы-то липовые…