— Отведите нас к вашему повелителю. Я желаю говорить с ним, — прогрохотал Даэрон, предупредительно уложив ладонь на рукоять своего меча.
— Но, ваша светлость, повелитель не принимает посетителей…, - замямлил один из воинов, когда их молчание стало дурно отдавать чрезмерной боязливостью и, в какой-то мере, бесхребетностью. На месте кузена таких людей я бы на дозор не ставил.
— А мы и не посетители, — самоуверенно парировал Даэрон и тяжеловесом двинулся вперёд, прокладывая нам путь, сквозь столпившихся бойцов. Дорогу и без провожатых найдём. Удивительно, но никто из воинов не пошёл следом за нами. Вроде бы как махнули на все это дело рукой и пустили на самотёк. Будь, что будет. Жизнь порядком поднадоевшего властелина серьезно упала в цене и желание стоять за неё слабо теплилось в отважных сердцах. Недальновидно это, правда. Авал’атар пришлёт какого-нибудь отбитого на всю голову наместничка и будут они тут волками выть, да старого Верллиана вспоминать. Но это потом. Что имеем, не храним, как говорится.
По пути к обеденному залу, где Верллиан изъявил желание отобедать (по словам повстречавшихся нам слуг), мы не столкнулись с каким-либо сопротивлением. Охраны, словно и вовсе нигде не было. Подозрительно, если учесть, что разъяренный народ со дня на день может нагрянуть с требовательным визитом. И довольно смело, надо признать.
Даэрон с силой толкнул дверь, створки которой легко поддались напору и стукнулись о стены по обе стороны. Все присутствующие в зале, а это порядка десяти человек, встрепенулись и замерли на своих местах. Они ошарашено таращились на Даэрона, вышагивающего в грязных сапогах по белому с серо-бурыми прожилками полу.
Верллиан его сразу узнал. Я видел это в неожиданно распахнувшихся мутных глазах, с трудом выдерживающих тяжесть нависшего века. Старость не предала ему благородства. Он вжался в своё кресло и медленно отнял ото рта пирожное. Ему бы со сладким завязывать, ног поди своих уже давно не видит, а народ голодает.
Нехорошо.
Слуги, обслуживающие Его Величество короля до нашего визита, испарились только от одного взгляда. Верллиан держался узловатыми пальцами за край стола, метал глазёнки от Даэрона к Эли и, казалось, все меньше становился в размерах. Ещё чуть-чуть и исчезнет. Лопнет, как мыльный пузырь, оросив все вокруг мокрыми каплями.
— Кто вас пустил? Что вы здесь делаете? — возмутился он, как только наскрёб по сусекам немного отсыревшей отваги.
— Этот же вопрос я бы хотел задать и тебе, Верллиан, — Даэрон мазнул пальцам по кремовому верху пирожного и отправил в рот, — жрешь, не побоюсь этого слова, пока в твоём королевстве бушует голодомор. Это все для тебя одного? — он развёл руками, указывая на длинный стол, уставленный свежеприготовленными яствами.
Верллиан опасливо и слишком громко сглотнул. Ответить ему на это было нечего. Ещё бы.
— А харя не треснет? Совесть не истерзает? Там дети от голода умирают! А ты тут пирожные жрешь! — рявкнул Даэрон, заводящийся с полуоборота каждый раз, когда речь заходила о страданиях невинных душ.
— Стража! — пискнул король, подскочив на бархатном сидении своего кресла. — Что ты себя позволяешь, проходимец! Да кто ты такой, чтобы так говорить с королём! — свиньей верещал он.
Воины в обеденную залу вошли, но заметив нас, остановились, взвешивая собственные решения. А мне это представление порядком надоело и я обошёл своих спутников, остановившись прямо напротив сбитого с толку кузена. Двумя руками спустил с головы капюшон, с неописуемым удовольствием считывая с лица родственничка весь спектр эмоций. Правда, когда он побелел, я немного засомневался: выдержит ли возрастное сердце?
— Ты…, - глухо выдохнул кузен, ослабляя ворот камзола, — живой…
— И тебе не хворать, Верллиан. Вижу живешь на широкую ногу. Приятно осознавать, что хоть что-то осталось неизменным. Пусть даже это и порок.
— Но ведь тебя казнили… твоя голова висит на той башне, я видел собственными глазами.
— Что, на этот раз пришёл убедиться в моей гибели лично?
— Что ты, дорогой кузен. Как можно родную кровиночку? — ляпнул он быстрее, чем успел прикусить свой длинный язык.
— Про кровиночку это ты верно подметил. Только жаль, что не вспомнил о нашем родстве, когда это было действительно нужно. Хотя, погоди…, - я подошёл к противоположному концу стола и со всей скоплённой злостью вонзил в полотно кинжал, — ещё как вспомнил, не так ли?!
Не знаю как под ним не образовалась лужа, как под этими маленькими собачками, что вечно лают и трясутся. Губы его посинели, принимая в конечном итоге какой-то трупный оттенок, нерв на глазу задергался и речь его, вновь явила тот недостаток, с которым он долго боролся в детстве.
— Я-я п-п-приказ-зал-зал м-моей а-армии.
— Довольно, Верллиан. Я сыт по горло твоими ядовитыми речами.
— Н-но-но, — попытался он возразить мне, когда в залу вошёл ещё один мужчина. Высокий, поджарый, относительно молодой и чертовски похожий на моего кузена в молодости. Он окинул нас подозрительно-пытливым взглядом, коротко поклонился предполагаемому отцу и встал за его плечом.