Разлука весной

– Родни! – Джоан по-настоящему испугалась. – Ты болен. Это бред.

В тот момент она впервые встревожилась и задумалась о состоянии Родни – а он был на грани нервного срыва, после которого его отправили на два месяца в санаторий в Корнуолл, чтобы он отдохнул там хорошенько, слушая чаек и глядя на море поверх голых холмов.

До того разговора в церковном дворике она не отдавала себе отчета в том, что он действительно переутомился. И когда они собрались идти домой и она взяла его под руку, подталкивая вперед, она увидела, как из петлички его пальто упал тяжелый бутон азалии и лег на могилу Лесли.

– О, смотри, твой рододендрон, – сказала она и наклонилась, чтобы поднять цветок. А Родни торопливо проговорил:

– Пусть лежит. Оставь его Лесли Шерстон. В конце концов, она была нашим другом.

Джоан также быстро согласилась, что это – прекрасная идея и что она завтра принесет сюда большой букет желтых хризантем.

Ее немного напугала странная улыбка, которой он ей улыбнулся.

Да, она определенно чувствовала, что Родни в тот вечер был не в себе. Она, конечно, не осознавала, что он на грани нервного истощения, но отчетливо видела, что он ведет себя как-то не так.

Всю дорогу домой она забрасывала его беспокойными расспросами, но он говорил только:

– Я устал, Джоан… Я очень устал. – А потом пробормотал: – Мы не можем все быть храбрыми…

А спустя неделю он как-то утром сонно сказал:

– Сегодня я не буду вставать.

И лежал в постели, ни с кем не разговаривая, ни на кого не глядя, просто лежал и тихо улыбался.

Потом приходили доктора, и в конце концов Родни поместили на лечение в Тревельян. Никаких писем, никаких посетителей. Они не разрешили даже Джоан приезжать и видеться с ним. Даже его собственной жене.

Это было печальное, тяжелое время. С детьми было очень трудно. Вместо поддержки они вели себя так, будто она, Джоан, во всем этом виновата.

– Ты позволяла ему работать как проклятому в этой конторе. Ты отлично знала, мама, что отец уже много лет переутомлялся.

– Я знаю, мои дорогие. Но что я могла с этим поделать?

– Ты давно должна была вытащить его оттуда. Неужели ты не знаешь, что он ненавидит свою работу? Ты что, вообще об отце ничего не знаешь?

– Ну хватит, Тони. Конечно, я знаю о твоем отце – намного больше, чем ты.

– Иногда я в этом сомневаюсь. Мне иногда кажется, что ты ничего не знаешь ни о ком.

– Тони, в самом деле!

– Замолчи, Тони, – это говорила уже Эверил. – Что толку!

Эверил всегда была такой. Сухой, бесчувственной, не по годам циничной. Она не любила ласк и никогда не поддавалась на уговоры быть добрее.

– Милый папочка… – причитала Барбара. Она была младшей и еще меньше могла сдерживать свои чувства. – Ты во всем виновата, мама. Ты обращалась с ним жестоко – жестоко.

– Барбара! – Джоан потеряла терпение. – О чем ты говоришь? Если в этом доме кто-то и стоит на первом месте, то это твой отец. Как, по-вашему, вы могли бы учиться, одеваться, есть, если бы на вас не работал отец? Он принес себя в жертву вам – так и должны поступать родители, и они делают это безо всякого шума.

– Разреши мне, мама, воспользоваться случаем, чтобы поблагодарить тебя за все то, чем ты ради нас пожертвовала, – сказала Эверил.

Джоан с сомнением посмотрела на дочь. Она не верила в искренность Эверил. Но не может же ребенок издеваться настолько открыто…

– Ведь правда же, отец когда-то хотел стать фермером? – мрачно спросил Тони.

– Фермером? Нет, конечно. Кажется, много лет назад у него была какая-то мальчишеская фантазия. Но в его семье все были юристы. Это семейная фирма, и она по-настоящему знаменита в этой части Англии. Ты должен этим гордиться и быть рад, что и ты пойдешь туда работать.

– Я не собираюсь идти туда работать, мама. Я хочу уехать в Восточную Африку и завести ферму.

– Чепуха, Тони. Чтобы я больше не слышала таких глупостей. Конечно, ты пойдешь работать в фирму! Ты – единственный сын.

– Я не собираюсь быть юристом, мама. Отец знает, и он мне обещал.

Джоан ошеломленно уставилась на него, пораженная его холодной решимостью.

Потом она упала в кресло, на глаза навернулись слезы. Как им не стыдно так ее пугать.

– Я не знаю, что на вас нашло, почему вы так со мной разговариваете. Если б здесь был ваш отец… В общем, по-моему, все вы ведете себя не лучшим образом.

Тони что-то пробормотал, повернулся и, опустив голову, вышел из комнаты.

Эверил своим безразличным голосом сказала:

– Тони уже твердо решил стать фермером, мама. Он хочет пойти учиться в сельскохозяйственный колледж. По-моему, это сумасшествие. Будь я парнем, я лучше стала бы адвокатом. Юриспруденция – это очень забавно.

– Никогда не думала, – всхлипывала Джоан, – что мои дети могут быть так жестоки ко мне.

Эверил глубоко вздохнула. Барбара, которая все еще истерически рыдала в углу, выкрикнула:

– Я знаю, папа умрет! Я знаю – и тогда мы останемся одни во всем мире. Я не смогу этого вынести. О, я не смогу этого вынести!

Эверил опять вздохнула, с отвращением переводя взгляд с безумно рыдающей сестры на тихо плачущую мать.

– Что ж, – сказала она, – если я больше ничего не могу сделать…