Разлука [=Зеркало для героя]

— «Пятьсот тысяч гектаров плодородных земель, — зачитал отец, нервничая, волнуясь, — потеряно из-за постройки одного только Рыбинского водохранилища!.. Сто девяносто городов, более пяти тысяч деревень и сел: Малово, Плес, Кинешма, Юрьевец, Корчево на Волге погибли безвозвратно и вместе с ними русская культура, создававшаяся веками!»

Я не писатель и не стремлюсь, но смысл и боль ты должен был понять! Ты мертвый человек!

— Ме-о-о-ортвый! — проорал Сергей.

— Ничтожество, нищий и убогий человек!

— Батя, а ты кто такой, прости, пожалуйста?! — Сергей вдруг разозлился по-настоящему. — Эти твои гидростанции, это кто строил? Я? Это я «ура» кричал, когда топили твои города и села? Извини, пожалуйста, меня тогда не было. Это вы все в энтузиазме портачили, теперь самим страшно. Ты, Кирилл Иванович, как наша киска: нагадит и нападает, чтоб не наказали! Я «мертвый» человек! Ты сыну можешь такое сказать, умница какая! Тарас Бульба! Я тридцать восемь лет выдавливаю из себя это твое «ура», потому что стыдно, батя, неумно сначала всерьез строить, а потом всерьез писать лабуду про спасенную Россию!

— Счастливая мать! — Отец плакал. — Она не увидела, какого подонка…

— Я не мог быть на похоронах! — заорал Сергей. — Я физически не мог прилететь, повторяю по слогам! Нашел подонка! Я приехал за тобой, потому что отец, потому что страшно: сегодня здоров, завтра неизвестно!

— Всю свою жизнь, — плакал отец, не сдерживаясь, — я отдал труду! И люди, жившие со мной, не заслужили ни одного худого слова! Мы умирали за вас, мы строили для вас новую жизнь!

— «Нам нет преград!» — проорал Сергей. — А нам их и не надо!

— Ты враг, — сказал отец, — ты настоящий страшный враг. Я прошу тебя уйти.

— Не волнуйся. Уйду и уеду. Я враг, я шут, я мертвый человек. Будь здоров, Кирилл Иваныч. — Поклонился в пояс. — Многие лета! Спасителям отечества!.. Что ж ты из меня говно делаешь?! — Ушел, треснув дверью.

Кирилл Иванович не обернулся. Включил лампу, надел очки, убрал с лица слезы. Собрал в стопку тетрадки с рукописью, сложил в конверт. Надписал: «Москва. Союз писателей СССР».

Новые песни

В зале ДК «Шахтер» было шумно и очень тесно. Со сцены молодежь говорила в полный голос, а вернее, пела через динамики, от мощи которых закладывало уши, как в самолете. На авансцене висел прозрачный куб с эмблемой «Рок-лаборатория», «Р-Клуб», что означало, видимо, «Рок-клуб».

Сергей стоял у стены и через головы впереди стоящих молодых людей, которые раскачивались и размахивали руками, пытался разглядеть происходящее на сцене. Зал свистел, улюлюкал, казалось, что концерт будет остановлен и зрителей выведут вон. Но ничего подобного не происходило. Молодой милиционер у входа улыбался и тоже аплодировал.

— Группа «Наутилус-помпилиус»! — объявил ведущий, и зал, притихший на секунду, опять взорвался восторженным одобрением.

— А что такое «Наутилус-помпилиус»? — крикнул Сергею сосед, высокий худой мужчина с коротко стриженными волосами, с живым, но как будто рано состарившимся лицом.

— Моллюск такой!.. Размножается, отделяя от себя щупальца.

— А… — протянул сосед и, видимо, не поняв, ухмыльнулся. Свет в зале погас, и зазвучал голос, один голос без сопровождения:

Разлука ты, разлука,
Чужая сторона.
Никто нас не разлучит,

Лишь мать сыра земля… — пел голос. Песня была старая и наивная, щемящая, казалось бы, никакого отношения к рок-фестивалю не имеющая но слушали ее в полной тишине, сначала удивленно, потом искренне, потом начали подтягивать без слов.

Сосед Сергея слушал внимательно, не следил за своим лицом, и лицо стало жалостным.

Зачем нам разлучаться,
Зачем в разлуке быть…

— Ништяк моллюски, — сказал сосед и указал на одного из музыкантов. Сергей не расслышал.

— В нашем доме живет, — перекрывая шум зала, сосед орал Сергею прямо в ухо. — Я его гонял: карбиду наберет и в сток. Вот так вернешься и руками разведешь.

— Откуда вернулся? — крикнул Сергей, чтобы не быть невежливым.

— А угадай, — просто сказал сосед. — Два года. Сегодня вернулся и сразу на бал.

Песня кончилась, зажегся свет на сцене.

Зал оживился в восторженном ожидании чего-то долгожданного.

Сергей услышал песню «Гуд-бай, Америка!» Эта песня была и про него тоже, и про его джинсовую молодость.

Когда умолкнут все песни,
Которых я не знаю,
В терпком воздухе крикнет
Последний мой бумажный пароход.
Гуд бай, Америка, о!..
Где я не был никогда.
Прощай навсегда.
Возьми банджо; сыграй мне на прощанье.
Мне стали слишком малы
Твои тертые джинсы,
Нас так долго учили
Любить твои запретные плоды…

Сергей увидел… что зал на ногах и поет вместе с музыкантами и хором на сцене, поет едино и слаженно.