Размах крыльев ангела

– Спасибо, Миша.

Миша посмотрел пристально, хотел что-то сказать, но не сказал. И еще раз спасибо, ни на какие серьезные темы говорить у Маши не было сил.

– Все, я пошел, ешь торт. – Он наклонился и клюнул в щеку, и Машка почувствовала исключительную неловкость, сродни той, что охватила ее когда-то, когда Мишка пришел к ней на седьмой день рождения и, вручая букет чахлых гвоздичек, поцеловал.

Маша повертела в руках плотный кусочек картона, тоже строгий и выдержанный, ровные черные буквы на чуть сероватом фоне. Строительная корпорация «ГородСтрой», генеральный директор. Поня-я-ятно. А Маше-то раньше чудилось, что Мишка – компьютерный гений. Между прочим, ему больше подошли бы длинные волосы с хвостиком на макушке, широкий свитер грубой вязки и джинсы. Именно каким-нибудь сисадмином он больше был бы ей по душе, а так…

Короче, хорошего от бывшего друга не жди. «М+М» больше не равнялись «Д», стояли далеко друг от друга, сами по себе.

В холодильнике действительно обнаружилась еда. В кухонном шкафчике непочатая коробка чая, закрытая банка кофе, сахар, пакет с печеньем. В целом же почти все шкафы и полки в квартире были пусты, вещи бабушкиной сестры исчезли, исчезло и все то, что сопутствует обжитому человеческому жилью, – альбомы с фотографиями, дорогие сердцу мелочи и безделушки, зубные щетки и мочалки, старые газеты, пригодные, чтобы куда-то подстелить при случае, запасы круп и специй в баночках, цветы в горшках. Кто-то избавил Машу от мороки с рассортировыванием и выбрасыванием чужого нижнего белья, ношеных чулок, пропахших другим человеком вещей, старой обуви, не успевших пригодиться лекарств. В огромной гардеробной было заботливо оставлено в углу только немного того, что может пригодиться, что вполне прилично оставить молодой женщине от женщины старой. Почти новая норковая шуба классического фасона, хорошая куртка «Лухта», пара неношеных кожаных сапог на низком каблуке, теплый шарф в упаковке.

Было в квартире неуютно и пусто, стерильно.

Старую квартиру Маша тоже с трудом узнавала. Тщательно выполненный евроремонт уничтожил все то, что хранила она в памяти долгие годы, лишал жилище души. Тяжелые плюшевые шторы с бахромой и кистями сменились легкими занавесками из цветной органзы, вместо вышитой льняной скатерти – блестящее, навощенное дерево стола, репродукции картин русских художников в толстых золоченых рамах уступили место легкомысленным, бессмысленным постерам, обрамленным тоненькими ленточками металла. Из того, прежнего, из ее детства остались только старинное зеркало в темной резной раме, круглый столик на витой ноге да шкатулка, одиноко ютящаяся на новом, светлом комоде. В шкатулке бабушкина сестра хранила раньше квитанции за квартиру, билетики подписок на газеты и журналы, прочую важную мишуру вроде бумажек из сапожной мастерской и талончиков к врачу. Маша бережно погладила пальцем рифленую крышку с отбитым краем – это тоже они с Мишкой постарались, играли в рыцарей и мечом смахнули шкатулку на пол – осторожно, любовно приоткрыла старенькую крышку. Внутри, как ни странно, по-прежнему лежали оплаченные счета за свет, телефон, коммунальные услуги, разные квартирные документы, запасные ключи и деньги. Рубли, доллары и евро, не так чтобы очень много, но и немало. Первой ее мыслью было позвонить Михаилу, сказать, но, подумав, Мария сообразила, что деньги тоже оставлены ей – слишком тщательно были вылизаны все углы, чтобы пропустить деньги на видном месте.

В шкафу нашлась и большая коробка из «Британского дома», та самая, что отдала Маша перед отъездом. Она села по-турецки на полу, разложила вокруг себя реликвии. Пожелтевшие от времени бабушкины бусы из речного жемчуга, посеревшее кружево от маминого платья, Машина детская косичка с голубым бантиком, завернутая в листы старого журнала «Огонек», значок «Ударник коммунистического труда», документы, аттестаты, дипломы, свидетельства о смерти, фотографии…

В отдельной папке с тесемками сохранились и прабабушкины рисунки. Маша принялась с интересом разглядывать. Теперь, после Лошков, она чувствовала себя почти специалистом в том, что касалось живописи. Раньше она всегда считала, что прабабушка рисовала неплохо, но не более того, а теперь, вглядываясь в легкие, невесомые мазки, штрихи, наброски, словно ощутила идущее от листов бумаги тепло, свет и любовь к ней, Маше. Маша подумала, что обязательно нужно будет вставить рисунки в рамки и повесить над кроватью вместо идиотской картины подражания Кандинскому, с жирными, будто хохочущими кляксами по всему полю.