То есть, вопреки теориям Шпенглера, Тойнби и Гумилева, отмирание великих осуществленных проектов в истории не является тотальным и повсеместным. Если яркость вспышки достигла определенной интенсивности и политическое тело как творение духа обрело достаточное количество расширений, то после финальной расходной иллюминации проект переходит в свернутое измерение и пребывает в нем. Понятно, что аналогия с современными физическими концепциями пространства не должна быть слишком буквальной, но все же имперские столицы суть коллекторы свернутых измерений, и вопрос лишь в том, при каких условиях могло бы начаться их «инфляционное расширение». Кое-что из наличествующего в коллекторе «распускается», но уже не само по себе, не самостоятельно, а в составе нового имперского проекта как его иновидимость. Постепенно побочный узор начинает проступать все ярче, начинает доминировать в общей картине, как правило, без непосредственного осознания. Захват Константинополя турками-османами по всем признакам стал концом византийской культуры и цивилизации, однако уже в конце XVII века прежний узор пророс и в Стамбуле, так что Османская империя, сама того не желая и не осознавая, стала отчасти Византией, в том числе по характеру творчества и его продуктов. Так, мы не видим доминирования