Размышления и максимы

Люк де Клавье де Вовенарг Введение в познание человеческого разума Фрагменты Критические замечания Размышления и максимы

Издание подготовили

Н. А. ЖИРМУНСКАЯ, Ю. Б. КОРНЕЕВ, Э. Л. ЛИНЕЦКАЯ

ВВЕДЕНИЕ В ПОЗНАНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РАЗУМА

Предуведомление ко второму изданию

«Все правила достойного поведения давным-давно известны, остановка за малым — за умением ими пользоваться», — сказал Паскаль;[1] но дается это умение очень нелегко. Помянутые правила — плод размышлений не одного человека, а множества людей, непохожих друг на друга и глядевших на один и тот же предмет с разных сторон; вот почему лишь подлинно глубоким умам под силу примирить меж собой столько истин, сперва отделив их от примешавшихся к ним заблуждений. Нам бы попытаться сочетать эти различные точки зрения, а мы развлекаемся болтовней о них и противопоставляем одного философа другому, ибо слишком бедны разумом, чтобы сблизить рассеянные в их трудах правила и потом выстроить в единую систему. Более того, никто, видимо, не смущается своей непросвещенностью, недостатком необходимых знаний. Одни успокаиваются, доверившись общепризнанным предрассудкам, даже самым противоречивым, так как не способны уловить их несовместимость, другие проводят время в сомнениях и спорах, готовые что угодно оспорить и в чем угодно усомниться.

А я, раздумывая об этих предметах, частенько бывал поражен тем, что не только любой принцип противоречив, но и любой термин из области серьезной философии тоже всеми толкуется по-разному. Порою мне начинало казаться, что в жизни любой шаг чреват последствиями. Если мы живем, не постигнув истины, какая бездна у нас под ногами!

Откуда нам знать, что ценить, а что презирать или ненавидеть, если мы не знаем, что есть добро, а что зло? И как относиться к самим себе, если мы не ведаем, что следует считать достойным?

Никаких принципов не существует, говорили мне многие. Посмотрим, так ли это, отвечал я, ибо подобное утверждение — уже весьма плодотворный принцип, могущий послужить основой для дальнейшего.

Но я не ведал, где тот путь, который выведет меня из круга обступивших меня загадок. Я даже не знал, чего именно я ищу, или хотя бы что может пролить свет на этот вопрос, и среди известных мне людей мало кто был в состоянии прийти мне на помощь. Тогда я прислушался к внутреннему голосу, который раззадоривал мою любознательность и тревогу, и спросил себя: «Что же я все-таки хочу узнать? Что мне всего важнее постигнуть? То, с чем я всего теснее связан, не так ли? Разумеется, так. А где ж мне искать эти связи, как не в познании самого себя и постижении других людей, ибо в них — смысл всех моих поступков, единственная цель жизни? Мои наслаждения, горести, страсти, дела — все зависит от них. Окажись я единственным обитателем земли, владение ею не доставило бы мне радости: у меня не было бы ни забот, ни наслаждений, ни желаний, даже богатство и слава превратились бы в пустые слова, ибо не станем обманывать себя — всеми своими удовольствиями мы обязаны людям, прочее в счет не идет. Есть ли хоть что-нибудь, продолжал рассуждать я, словно прозрев, чего нельзя постичь, постигнув человека? Взаимные обязательства людей, соединенных в общество, — это и есть нравственность; столкновение интересов нескольких таких сообществ — это и есть политика; наш долг перед богом — это и есть религия».

Увлеченный открывшейся моим взорам перспективой, я принял решение исследовать сперва все свойства нашего разума, затем все страсти и, наконец, все добродетели и пороки, ибо, поскольку они — неотъемлемые свойства человека, познать их можно, лишь исходя из заложенного в их основе принципа. Обдумав эти вопросы, я составил план работы, рассчитанной на длительное время. Страсти, присущие молодости, постоянные недуги, а потом война прервали мои занятия. Я рассчитывал вернуться к ним в спокойной обстановке, но тут новые препятствия лишили меня надежды сколько-нибудь улучшить мой труд.