Среди городских знаменитостей есть человек, которого Хойл прозвал «бароном Бедекером»[31]
. Его можно увидеть на любом общественном мероприятии, он то выныривает из толпы, то ныряет в нее, его фалды развеваются. На плече у него нечто вроде низкой стремянки, какие используют продавцы обуви, чтобы достать высоко стоящие коробки, в руках фотоаппарат. Время от времени он перестает мельтешить, устанавливает стремянку, и, взгромоздившись на нее, чуть наклоняется, чтобы сделать снимок.Барон высок и хорошо сложен, серебристые волосы на его крупной, немного похожей на овечью, голове тщательно подстрижены en brosse [32]
. Он одевается в стиле немецких дипломатов старой школы — выцветший фрак, темные брюки и галстук-бабочка, повязанный под целлулоидным воротничком. У него очень сильные очки, и его серые глаза за грушевидными линзами полны милой мягкой укоризны. В любой толпе, многолюдной и не очень, можно увидеть фигуру Барона, вырастающую внезапно, как диковинный цветок, на мгновение повисающую на локтях, дабы запечатлеть событие. Он весь обвешан разновеликими камерами. Он трепетно и серьезно относится к своей миссии.В первые несколько недель оккупации Барону удалось совершенно лишить присутствия духа Бригадира, весьма посредственного оратора.
— Каждый раз, когда я произношу речь, — рассказывал он Гидеону, — стоит только поднять глаза, передо мной этот непотребный тюльпанчик, пялится со стремянки и из чего-то в меня целится. Выясните, кто он и почему он так похож на шпиона, хорошо?
Выпуклость заднего кармана Барона объясняется наличием не пистолета, как подозревает Бригадир, а Библии. Это я обнаружил, когда он посетил меня вчера, дабы убедить приобрести несколько его фотографий для газеты.
Он грек, родился на Малой Азии, и настоящее его имя Панагиотис Калоподас. Он почти ангельски благочестив. Он пятнадцать лет занимался фотографией на Родосе, а последние десять представляет Международное библейское общество — чем, возможно, объясняется его скромность в одежде.
— У меня на Родосе репутация честного человека, — заметил он как-то с совершенно обезоруживающим простодушием. — Даже немцы меня уважали.
В такой-то одежде? Еще бы!
В его фотоальбомах — уникальная история Родоса, и он ревностно ее хранит.
— Как-нибудь вечером я вам все покажу. — говорит он. — Я все запечатлел, даже визит Геббельса.
Что до нереид, они — главные духи этих островов; они буйствуют почти каждую весну, и повсюду в длинных зеленеющих долинах за горой Монте-Смит находишь лощины и поляны, где кругами из маргариток отмечены места их танцев. Они — благие духи, любящие проточную воду и тень; хотя не все их чары безвредны, и суеверные люди их боятся. Считается, что слабоумные дети заколдованы нереидами, а еще — горе тому, кто по неразумию вторгнется в их танец: они заставят смельчака танцевать до тех пор, пока тот не упадет бездыханный. Как-то возле Альфандо, где якобы когда-то росли финики, а теперь стоят фиговые деревья, под тяжестью плодов грузно припадая к земле, как крокодилы, случилось вот что: жила в Альфандо пастушка, у которой недавно родился ребенок. Шла она раз вверх по холму к своему овечьему загону и наткнулась на танцующих нереид. Она побежала, но они ее настигли; однако на спине ее висела сумка с пеленками, и, дотронувшись до этой сумки, нереиды отпрянули с криком: «Жжется! Жжется!». Нереида может без опаски прикасаться только к подменышу, которого эльфы оставляют взамен украденных детей.