Размышления о жизни и счастье

Словом, отдав родине все долги, я, наконец, ушёл в отставку, то есть на пенсию.

Радость обретённой свободы была так велика, что я сел на велосипед и покатил, куда глаза глядят, точнее — из Петербурга на Байкал. Ехал я всё лето (кстати, проезжал через Пермь), ночевал в лесах и нищих деревнях, говорил со старухами, с проститутками на дорогах, с ворами и бродягами. Насмотрелся на всеобщее наше разорение, и захотелось мне рассказать об увиденном. Понимал, конечно, что для осмысления нашей государственной глупости большой талант нужен, но хотя бы как могу, по-своему. Вернулся и снова засел за машинку, оставив на время живопись.

Сведения о чудаке, ползущем на велосипеде через Сибирь, каким-то образом просочились в западные газеты, и один француз, пенсионер и фанатик велоспорта, пригласил меня на следующий год прокатиться с ним из Москвы до Парижа. Мы собрали группу «молодых пенсионеров» и оправились через всю Европу во Францию. О, это было незабываемое турне! Мы катили два месяца через Финляндию, Швецию, Данию, Германию, Голландию и Бельгию. Я побывал во всех известных художественных музеях, наснимал сотни интереснейших слайдов.

Француз организовал поход прекрасно. Нас встречали в мэриях всех городов по пути следования, кормили и устраивали на ночлег. В ответ мы произносили пламенные речи о мире и дружбе между народами. Утренние газеты выходили с нашими физиономиями.

Хитрый французик подгадал так, что в Париж мы въехали в национальный праздник — День взятия Бастилии. Прямо на знаменитой площади, где некогда народ развалил ненавистную тюрьму, нам вручили приглашения в Елисейский дворец, в гости к Президенту Миттерану. Президент нас, голодных с дороги, интересовал куда меньше, чем его роскошный обед. Не берусь перечислять изысканные блюда, которыми потчевали именитых гостей, явившихся во дворец прямо с трибун Елисейских полей, где проходил парад. Перепробовать их все было невозможно, но поверьте, дорогая Лидия Трофимовна, мы в тот день отомстили проклятой буржуазии за наше полуголодное население. К тому же я с восторгом фотографировал увешанных драгоценностями красавиц, с которыми дипломаты и генералы явились на приём. Ведь молодая любовница у французов — бонтон.

В тот же день приехала в Париж моя жена. Мы провели чудесный месяц среди русских клошаров — художников, сбежавших на запад. Денег у нас не было, и я предложил свои рассказы в эмигрантскую газету «Русская мысль». Рассказы редакции понравились, их купили и напечатали. У нас появились франки на Лувр, музей Родена и недорогие арабские магазины.

Счастливый месяц в Париже пролетел, как один миг. Жене надо было возвращаться домой, а я, ранний пенсионер, мог побродяжничать ещё некоторое время.

Знакомые художники как-то привели меня в русский ресторан, где их изредка подкармливали. Как уж получилось, не знаю, но хозяин ресторана проникся ко мне и заказал написать ему копию репинских «Запорожцев, пишущих письмо турецкому султану». Удивляясь собственному нахальству, я согласился, хотя прежде лица никогда не писал. Чтобы вам, дорогая Лидия Трофимовна, была понятна степень моего авантюризма, скажу, что размер репинского полотна два с половиной на три метра! Ничего подобного прежде я не писал. С утра до вечера я в ужасе лазил по полотну, размазывая на пузе краски. Казалось, даже многострадальный велосипед смеётся надо мной. Удивительно, но посетители ресторана «Анастасия», где я слизывал с репродукции репинский шедевр, не замечали моего дилетантизма. Испытание моё длилось почти три месяца. Как ни странно, хозяин работой остался доволен, а обо мне и говорить нечего. На заработанные деньги купил видеокамеру, но поснимать Париж в этот раз не пришлось — виза закончилась.

На следующий год мы с женой поехали в Париж уже цивилизованно — по приглашению потомков секунданта Пушкина Данзасов. С Петром Яковлевичем Данзасом, человеком удивительной судьбы, отсидевшим в сталинских лагерях десять лет, я познакомился через его дочку Машу, которая впоследствии приезжала в Петербург. В литературном кафе «Вольф и Беранже» на Невском проспекте в честь предка ей устроили овацию, чем она была изрядно смущена. Среди потомков русских дворян в Париже она ничем не выделялась.

После отъезда жены я снова работал, но такого заказа мне уже не предлагали. Рисовал виды Парижа и продавал их туристам. Вечерами бродил по Монмартру, куда тоже мечтал попасть с детства. Ничего интереснее площади, где сто лет подряд на глазах у публики работают художники, нет на белом свете. Я уж не говорю о ночной жизни Монмартра. В этот раз я снял любительский фильм о Париже.

Любовь к путешествиям — болезнь заразная. С тех пор мы стали все деньги тратить на поездки. Побывали в Риме и Мадриде, Лиссабоне и Лондоне, Амстердаме и Копенгагене. Мы облазили все европейские музеи, побывали в сказочной Венеции, которую когда-то с таким упоением копировали. Словом, будет, что вспомнить на старости лет.

Ну, а что теперь?