Размышления об универсальной монархии в Европе. Избранные мысли

В самой «Универсальной монархии», в свою очередь, также обнаруживаются фрагменты некоторых более ранних (можно сказать, черновых) текстов Монтескье. Прежде всего это относится к главе XVI, почти целиком построенной на материале статей 2, 4, 6–8 его «Размышлений о богатствах Испании»39 – уже упомянутого выше небольшого сочинения, написанного ранее 1727 г. и никогда не публиковавшегося при жизни автора. Главы XXI и XXII выстроены с опорой на фрагменты, которые были включены им в две разных рукописи, представлявшие собой своеобразные записные книжки, одной из которых он дал название «Сборник» (Le  Spicilege)40, а другой – «Мои мысли» (Mes pensees)41: собранные в них заметки самого разного содержания и характера, которые он вел на протяжении всей жизни, представляли собой своеобразную интеллектуальную лабораторию Монтескье. Таким образом, «Размышления об универсальной монархии» оказываются тесно связанными с темами, которые занимали писателя на протяжении многих лет и находили место как в его рабочих рукописях, так и в его опубликованных произведениях. Эту взаимосвязь между различными текстами Монтескье мы постарались отразить в комментариях, которые сопровождают публикуемый здесь перевод.

* * *

Термин «универсальная монархия» активно использовался в политической лексике Европы с XVI столетия. Он мог звучать вполне нейтрально, если применялся к великим империям давно прошедших эпох и обозначал народы древности, сумевшие распространить свое влияние на обширные территории, – вавилонян, египтян, персов, греков и, конечно, римлян. Однако в контексте международной политики XVII–XVIII вв. он получил отчетливо негативную коннотацию, указывая прежде всего на стремление того или иного государства изменить status quo в Европе, силой утвердить свое превосходство над соседями и играть в политических делах доминирующую роль42. В годы Тридцатилетней войны в попытках установить на континенте свою «универсальную монархию» европейцы систематически упрекали испанских Габсбургов, точнее, Филиппа IV и главного проводника его политики – всевластного фаворита графа Оливареса. Немецкий философ Самуэль Пуфендорф, названный Монтескье «Тацитом Германии»43, подчеркивал, что замысел «универсальной монархии» подпитывался потоками золота и серебра, хлынувшими в испанскую казну из Нового Света44. Французский капуцин Жозеф де Пари предъявлял своим читателям документальные доказательства «вечного стремления испанцев к универсальной монархии»45. Архиепископ Камбрe Фенелон размышлял о том, что успешно противостоять «иностранной державе, которая откровенно стремится к установлению универсальной монархии», могут только оборонительные и наступательные союзы46.

В последние десятилетия XVII столетия, когда позиции Испании были уже заметно поколеблены, а одним из главных, если не самым главным игроком на политической сцене Европы стал Людовик  XIV, европейцы дружно и не без оснований переадресовали эти обвинения французской короне. Главную роль здесь сыграло усиливавшееся соперничество между Францией и монархией Габсбургов, и не случайно именно на фоне Деволюционной войны между Людовиком XIV и Карлом II имперский дипломат Франсуа Поль де Лизола выпустил один из первых пропагандистских тестов, обвинявших Францию в гегемонистских устремлениях и макиавеллизме. «Щит государства» Лизолы47 стал началом настоящей памфлетной атаки на Людовика XIV48.

В частности, несколько полемических работ посвятил французской угрозе Лейбниц. В трактате «Размышления о том, каким образом установить внутреннюю и внешнюю общественную безопасность в Империи при нынешних обстоятельствах» (Bedencken, welchergestalt Securitas publica interna et externa und Status praesens im Reich iezigen Umbstanden nach auf festen Fuss zu stellen, 1670) он прямо утверждал, «что Франция стремится к универсальной монархии»49, хотя и готов был отвести ей роль арбитра в европейских делах. В трактате «Египетский совет» (Consilium AEgyptiacum, 1672) он признавал необходимость отвлечь французского короля от его панъевропейских амбиций, для чего развивал фантастический план, который должен был подтолкнуть Людовика XIV к  завоеванию Египта. В памфлете «Христианнейший Марс» (Mars Christianissimus, 1684) Лейбниц с  язвительной иронией рассуждал о готовности «христианнейшего» короля уничтожать своих братьев по вере50. А в «Манифесте в защиту прав Карла III51» (Manifeste contenant les droits de Charles  III, roi d’Espagne, et les justes motifs de son expedition, 170 4), в разгар Войны за испанское наследство, он фактически бил тревогу: «Только небеса своим чудесным вмешательством смогут остановить универсальную монархию Бурбонов»52.