Размышления перед казнью

Все это настолько сильно занимало мои мысли, что я решил изложить свои соображения по данной проблеме сам, т.е. не привлекая к этому делу штаб оперативного руководства вермахта, а потому и без точных цифровых расчетов. Так, без ведома Йодля, во второй половине августа [19]40 г. возникла моя памятная записка. Я посетил министра иностранных дел фон Риббентропа, желая привлечь его на свою сторону с целью во что бы то ни стало отговорить фюрера, прежде чем тот поручит ему заняться этим делом. Мне удалось сделать это: во время беседы с глазу на глаз Риббентроп обещал поддержать мое мнение с политической точки зрения. Мы условились ничего не говорить Пгглеру о нашей беседе, дабы нас не обвинили в заговоре против него.

Несколько дней спустя я после обсуждения обстановки передал написанную от руки памятную записку фюреру; он пообещал по ознакомлении с нею переговорить со мной. Напрасно прождав несколько дней, я напомнил ему и был приглашен на послеобедешюе время. Разговор свелся к весьма односторонней нотации Гитлера, заявившего, что мои соображения его никоим образом не убедили, а моя оценка стратегической обстановки — неправильна. Неверна и моя ссылка на прошлогодний [1939 г.] разговор с Россией: Сталин также, как и он сам, не станет больше соблюдать его, если положение изменится и предпосылки для того исчезнут. Ведь Сталин заключил этот договор для того, чтобы при разделе Польши обеспечить свою долю, а во-вторых, чтобы побудить нас к войне на Западе, рассчитывая, что мы там крепко вгрыземся в землю и понесем тяжелые кровавые жертвы. Этот выигрыш времени и израсходование нами своей силы Сталин хочет использовать против нас, чтобы тем легче поставить Германию на колени.

Я был весьма обескуражен суровой критикой и тем тоном, каким все это мне выговаривалось, и сказал: в таком случае лучше заменить меня другим начальником [ОКВ], способность которого к стратегическим оценкам он считает выше моей. Поэтому я чувствую себя не на высоте своего положения и прошу использовать меня на фронте. Гитлер самым резким тоном отказался сделать это. Только он один вправе заявить мне, что мое суждение неправильно, и он категорически запрещает генералам подавать в отставку, когда их ставят на место. Прошлой осенью ему пришлось то же самое сказать Браухичу. Мы оба встали, я молча вышел, памятная записка осталась у него в руке. Она наверняка исчезла в его бронировашюм сейфе; вполне возможно, что она была сожжена; вполне может быть и то, что черновик ее сохранился в бумагах штаба оперативного руководства вермахта; во всяком случае, Йодль и Варлимонт утверждают, что читали его³³⁸.

Дальнейшее развитие наших отношений с Советским Союзом³³⁹, визит Молотова в Берлин в начале ноября [1940 г.], решение Гитлера дать директиву о подготовке похода на Восток я здесь не рассматриваю <...>³⁴⁰.

Мои отношения с Гитлером после конфликта из-за войны на Востоке неизбежно стали снова в общем и целом сдержанными; при рассмотрении восточного вопроса он не раз прерывал меня репликами; наши разногласия сделались непреодолимыми.

Правда, после начала нашего превентивного нападения [на СССР] ³⁴¹ я вынужден был признать, что он [Пгглер] в оценке предстоящего русского наступления все же оказался прав. Однако, исходя из моих впечатлений от пребывания в Советском Союзе в качестве гостя Красной Армии на военных маневрах 1932 г., я оценивал русский военный потенциал иначе, чем Гитлер. Он постоянно исходил из того, что Россия находится в состоянии построения собственной военной промышленности и еще отнюдь не справилась с ним, а также из того, что Сталин уничтожил в 1937 г. весь первый эшелон высших военачальников, а способных умов среди пришедших на их место пока нет³⁴². Он был одержим идеей: столкновение так или иначе, но обязательно произойдет, и было бы ошибкой ждать, когда противник изготовится и нападет на нас. Одна лишь оценка советской военной промышленности и ее мощностей (даже без Донбасса) была тяжким заблуждением Гитлера; русское танкостроение настолько опередило наше, что мы так никогда и не смогли наверстать это отставание.

Однако я должен со всей четкостью констатировать, что за исключением разработок генштаба сухопутных войск в штабе оперативного руководства вермахта никакой подготовки к войне на Востоке до декабря [19]40 г. ОКВ не велось, кроме улучшения, в соответствии с приказами, железнодорожной сети и расширения перевалочных возможностей для переброски войск к восточной границе на бывшей польской территории.

Правда, в связи со своими восточными планами и восточными заботами Гитлер решил в сентябре встретиться с Петеном и Франко. С правительством Петена, находящимся в Виши, т.е. в не оккупированной части Франции, со времени перемирия поддерживались оживленные отношения. Петен желал, в частности, переезда своего правительства в Париж. Гитлер согласился рассмотреть этот вопрос в перспективе, но тоже хотел встретиться с Петеном.