Размышляя о Брюсе Кеннеди

Мириам подцепила вилкой моллюска и попыталась сделать вид, что не слушает. О предметах такого рода они еще ни разу не говорили, да она и не спрашивала. Есть ли у него жена? Подружка? Несколько подружек? Последнее ей казалось более вероятным. В парикмахерской она, случалось, листала иллюстрированные журналы. И смутно припоминала фотографии: Брюс Кеннеди на юте парусной яхты, на красной дорожке во время премьерного показа, в первом ряду на баскетбольном матче, указывающий пальцем на репортера у входа в дискотеку… На снимках он редко бывал один. Женщины, молодые женщины (все более и более молодые) в коротких юбочках, на высоких каблуках, в кроссовках и бейсболках, в солнечных очках (это всегда) висели у него или на руке, или на шее.

— What time it is here? — Он взглянул на свои черные часы с широким ремешком. — You know what time it is, darling… It’s always the same time .[110]

На последней фразе он бросил взгляд на Мириам и подмигнул, а поскольку сидел против солнца и прищурился, его взгляд казался даже веселым — впервые за все утро. Когда она сказала, что не собирается в аэропорт, его глаза подернулись пленкой, но он мгновенно пришел в норму. Точь-в-точь как сова из документального фильма на «Нэшнл джиографик», когда далеко внизу под деревом заметила копошащуюся мышь.

— Right. — А потом посмотрел вниз. Там, внизу, что-то шевельнулось. — So, it looks like we have all the time in the world ,[111] — заключил он, и на его лицо вернулась прежняя ухмылка.

Так или иначе, Мириам прекрасно поняла значение пленки на глазах. Он рассчитывал, что в воскресенье она улетит. В воскресенье. Послезавтра возвращаюсь в Амстердам. Он не забыл, он хорошо запомнил, что она останется только на один день (одну ночь!), и лишь после этого пригласил ее в «Эль гато».

Да, чем больше она думала об этом, тем отчетливее все понимала. Она не вписывалась в цепочку все более и более юных особ из глянцевых журналов. Она была женщиной среднего возраста. Так, подвернулась на одну ночь. А теперь, оказывается, она вовсе не собирается улетать. Свалилась ему на шею.

Она отнюдь не собиралась упрощать ему жизнь.

Любопытно посмотреть, как он вывернется.

Брюс Кеннеди опять посмотрел на часы.

— You have to go to school now, honey… It’s almost 8:15, ok… Give a kiss to mommy, tell mommy I’ll call her later. Bye, bye, precious… [112]

Он несколько раз чмокнул воздух, изображая поцелуй, и захлопнул крышку. На секунду-другую, казалось, забыл, где находится, потер нос, ощупал очки, сдвинул их вниз, а потом опять вверх.

— Right. — Он фыркнул и тряхнул головой.

Подошел официант, спросил, не желают ли они чего-нибудь еще. Мириам заказала кофе и рюмочку зеленого ликера. Она заметила, что и в «Эль биготе» есть ликеры зеленые, пожалуй даже более зеленые, чем de la casa в «Эль гато».

Официант взглянул на Брюса Кеннеди.

— Lo mismo para mí ,[113] — сказал тот.

Пока официант собирал со стола посуду, она, изобразив полную непринужденность, попробовала глянуть на его часы, выглядывавшие из-под обшлага белоснежной рубашки. Пять двадцать? Сюда они зашли между тремя и четырьмя. Так что вполне возможно, пять двадцать. Она принялась отсчитывать время назад. Четверть пятого, четверть четвертого, четверть третьего… Подумала о разнице во времени, когда они десять лет назад летали в Лос-Анджелес, и ей сразу расхотелось заниматься подсчетами.

— What’s her name? [114]

Брюс Кеннеди кончиками пальцев массировал веки. Он поднял глаза, надел очки и только потом спросил:

— Sorry? [115]

— Your daughter? What’s her name? [116]

Он осклабился, обнажив зубы, — вот он, совершенный образ, фото или запечатленное киновремя: неотразимая возрастная звезда.

— How do you know? [117] — спросил он.

— Sorry? — Настал ее черед произнести это.

— That it’s a she, — сказал он. — A daughter .[118]

— Жене или любовнице обычно незачем в четверть девятого идти в школу. — Она поняла, что тем самым выдала себя: сидела и слушала весь его разговор. С другой стороны, он и сам не сделал ничего, чтобы поддержать свою телефонную приватность. — Мальчику или сыну, как я думаю, не говорят детка или дитя.

— Very good. Go on .[119] — Снова появилась ухмылка, а может, она и не исчезала.

— Я спросила, как ее зовут.

— Шаннон.

Она перевела дыхание.

— А сколько ей?

— Пять.

Глазами она не моргала. Позднее, много позднее у нее порой возникало чувство, что тогда, пожалуй, стоило бы поморгать.

— Right, — сказала она.