Размышляя о Брюсе Кеннеди

Все, однако, пошло иначе. Присутствие Стана Фоортхейзена на террасе «Эль биготе» произвело эффект холодного душа, как телефон, который все звонил, а ты только-только начинаешь раздеваться — потом уже трудно, невозможно восстановить ход событий.

Мириам подумала, что сейчас, как всегда, зальется краской. Потому-то и мотнула тогда головой. Но, к собственному изумлению, начала хихикать, сперва тихонько, но очень скоро поняла, что не сумеет сдержать напор прорывающегося смеха.

— Стан! — воскликнула она. — Вот здо́рово! Нет, правда, здо́рово!

Она подхватила Брюса Кеннеди под руку и игриво опустила голову ему на плечо. Свободной рукой смахнула слезы, выступившие на глазах от неожиданного приступа смеха.

— Мириам… — Стан тоже смеялся, однако довольно напряженно. Смотрел то на Брюса Кеннеди, то на нее. — Ты-то как?

— Все хорошо. — Ей наконец удалось справиться со смехом. — А ты как?

— И у меня все хорошо.

Брюс Кеннеди шагнул в сторону. Вообще-то Мириам ожидала, что он спросит, откуда они знают друг друга, однако он молчал и ухмылялся. Потом сказал:

— Nice. Nice when you two speak Dutch .[101]

Что было дальше и о чем говорили, она вспомнить не могла. Несомненно, они со Станом обменялись двумя-тремя вежливыми фразами. Возможно, он спросил, долго ли она здесь пробудет. Или о завтрашней премьере фильма Бена, в воскресенье вечером, где он, кстати, собирался быть. Нет, память не сохранила решительно ничего.

— Good morning! [102] — Она не слышала, как вошел Брюс Кеннеди, он внезапно появился в дверях душевой в гостиничном банном халате. У него за спиной еще клубился пар. Он широко раскинул руки, все с той же ухмылкой на лице. Не было только солнечных очков.

Он подошел к ее кровати и сел на край, а ей тем временем вспомнился вдруг обрывок вчерашнего вечера. Они уже выходили с террасы, когда Стан окликнул ее:

— Мириам…

Она остановилась, обернулась. Брюс Кеннеди тоже остановился, они так и держали друг друга под руку. Но он не обернулся. Разглядеть было сложно, но теперь уже Стан Фоортхейзен очень коротко покачал головой. Нет, именно так следовало понять его покачивание головой. Нет или не делай этого.

Брюс Кеннеди нагнулся над кроватью и через простыню прихватил коленку Мириам — здоровую.

— So what time do you have to be at the airport? [103] — спросил он.

Смысл вопроса дошел до нее не сразу. Брюс Кеннеди — под градусом или нет, — зачастую производивший впечатление человека, плохо въезжающего в ситуацию, с одного раза понял, что сегодня, в воскресенье, она улетает в Амстердам.

— I don’t have to be at the airport ,[104] — сказала она с деланой непринужденностью, одновременно пристально следя за его реакцией.

Впрочем, и следить-то не было нужды. В глазах Брюса Кеннеди что-то изменилось, причем так, как ей однажды довелось видеть в одном фильме на «Нэшнл джиографик». В фильме о совах. Когда они спят, не опуская век, глаза затягиваются пленкой, заслоняющей свет.

Рассказывая ему, что специально сняла номер люкс и что домой пока не спешит, она видела, как пленка затягивает глаза Брюса Кеннеди.

— Right ,[105] — сказал он, дождавшись, когда она выговорится.

14

— I’m sorry, I have to take this .[106]

Брюс Кеннеди лишь на третий раз услышал свой мобильник. Мириам услышала его раньше, проникновенная мелодия, но звучащая механически, что-то из оперы или из вальсов Иоганна Штрауса. Он откинул крышку сверхплоской черной «Моторолы», сдвинул солнечные очки на лоб и, прежде чем поднести аппарат к уху, прищурившись вгляделся в экран.

Они сидели на террасе «Эль биготе». Мобильник лежал у него возле тарелки с berberechos [107] и кальмарами. Рядом с их столиком стоял кулер с бутылкой белого вина, обернутой салфеткой. Солнце, отражаясь от белой скатерти, резало глаза. Далеко-далеко в неподвижной воде застыл танкер — сейчас он казался еще более размытым и стертым, чем несколько дней назад, словно делал все возможное, чтобы исчезнуть совсем, но не знал, как это сделать.

— Hello, darling. How’s my baby doing? [108]

Мириам через стол разглядывала его лицо. Очки все еще сдвинуты на лоб, на котором было еще больше морщин и складок, чем обычно. Одной рукой он прижимал телефон к уху, а двумя пальцами другой руки массировал переносицу.

— Oh yeah? Tell me about it .[109]

Голова его легонько покачивалась вверх-вниз, он прикрыл глаза и, казалось, забыл, где он или с кем.