Разная доля нас ожидает

-Я знаю, — спокойно ответил Лирвейн, невесомо лаская мою шею, скользя по ключицам, усиливая нажим, как только дошел до верхней части груди, потом, снова едва касаясь, провел уже по самой груди. — А я люблю тебя, представляешь иронию судьбы? Меня как пыльным мешком из-за угла огрели. Даже желание схлынуло, я просто сидела и хлопала ресницами, пытаясь отыскать в памяти доказательства этому заявлению. Мужчина же не молчал...

— И ты меня любишь, — ещё один поцелуй в изгиб шеи, и я вздрогнула от горячей патоки, медленно прошедшейся по позвоночнику, и поняла, что с утверждением «желание схлынуло» погорячилась. — Иначе всё бы было гораздо больнее для одного не самого умного орвира. Будь ты равнодушна, я бы уже крышей поехал.

— Н-н-не понимаю, — немного судорожно помотала головой я.

— А хочешь вспомнить? — вкрадчиво спросил он. — Ты ведь чувствуешь, что что-то не то, верно? И ты не помнишь, что было в ночь после испытания.

— Отпусти, — тихо попросила я. — И... нет, и я не хочу вспоминать.

Не хочу. Правда, не хочу. Я сейчас предаю. Его предаю, мою рыжую осень. Тем, что даже не думала о нём последние минуты, тем, что сейчас я дрожу от чувств к другому мужчине, тем... что хочу сейчас закрыть глаза и отдаться на волю мороза и хвои.

Так нельзя и не правильно.

— Как же с тобой сложно, сокровище мое! — рыкнул Водник и, стремительно развернув меня к себе, коротко и властно поцеловал. Так, что я вскинула руки, обхватывая его за шею, так, что губы заныли, так, что внизу живота стало горячо. Так... правильно.

— Не отпущу, — шепнул Лирвейн, снова целуя меня, перехватывая одну мою руку, которую уже почему-то не сковывала сеть, и переплетая наши пальцы. Сжимая, крепко, почти до боли, как будто боялся потерять. — Глупая, неужели ты думаешь, что пока ты горишь мной, пока ты дрожишь под моими руками, и тело твоё говорит «да», я прислушаюсь? И да, моя принцесса, ты уже даже не связана. А ведь после Испытания ты сильнее, госпожа, более того, ты можешь мне приказать. Но не делаешь этого!

— Отпусти меня! — твердо и ровно сказала я, но... он положил руки мне на грудь и сжал чувствительные вершинки, отчего меня выгнуло в его руках, а с губ почему-то сорвался длинный стон.

— Недостаточно твердо, — последовал смешок, и мочку уха сначала нежно поцеловали, потом лизнули, и втянули в рот посасывая, от чего у меня вообще звезды под закрытыми веками зажглись. — Что же ты такая чувствительная, милая? Слишком чувствительная для той, что провела ночь с любимым мужчиной. Или ты так и не получила удовлетворения? Ой, какая же досада... исправим?

— Не смей!

— Да ты что? — снова низкий смех, и снова поцелуй. Ладонь, занесенную для удара, перехватили, быстро перецеловали каждый пальчик, потом он взял в плен вторую, соединил их над головой... и спустя миг мои запястья как окоченели, я не могла даже пошевелить ими. Он заставил завести руки ему за голову, и шепнул: — Сцепи пальцы или сожми мои волосы.

Я уже открыта было рот, чтобы рассмеяться, но похолодела, ощутив, как руки зарываются в шелковистые волосы и послушно переплетаются в замок.

— Совместила, — хмыкнул мужчина. — Алька — зайка, а вот теперь поиграем. Ты уже поняла, что сейчас целиком в моей власти?

— Да... — как-то сама выдохнула я. — Но почему, как?!

— Избранница, — очень невесело хмыкнул орвир. — Видишь ли, из-за того, что мой народ имеет такие последствия от любви... если чувства хоть отчасти взаимные, то мужчина может иногда влиять на свою женщину. Подчинять.

Слов у меня не нашлось!

— Козел последний! — нет, я погорячилась, некоторые таки отыскались.

Но тут... у меня как свет в глазах померк, и снова возникла картинка моей спальни в резиденции. Я и этот мужчина. Он ласково обнимает меня, я доверчиво прижимаюсь, и чувствую себя очень счастливой от того, что он рядом. От того, что он такой. От того, что сейчас между нами — только мы, только одежда. Которая легко и быстро снимается. Что все страхи и сомнения остались где-то в другой жизни, сейчас скрытой туманом забвения. И его слова...

«Я орвир. Орки однолюбы. Мы не сразу влюбляемся, но если это случилось... Это чувство — высший дар и проклятие. Потому что, если что-то идет не так — мужчина сходит с ума.»

— Ты понял давно... И не воспользовался.

— Я верил, что успею, — спокойно ответил Лирвейн. — Но первым успел мой заклятый друг.

— И не смущает? — почти эхом спросила я. — Что я уже его. И я хочу, чтобы всё так и осталось.