Разная доля нас ожидает

— Ты не знаешь, чего хочешь, — жестко ответил Лир. — Иначе сейчас просто разнесла бы тут всё. А так, родная, ты желаешь меня. Ты хочешь быть рядом, но злишься, боишься и неизвестно что ещё. Потому... я пользуюсь своей властью. Как и ты своей, когда держала меня на расстоянии раньше. Но сейчас, зайка, есть ещё одна проблема. Стихии. А ты нервная и как струна дрожишь. Ты не сможешь играть и выигрывать на той арене, куда вышла, если не будешь спокойна. Поэтому, сейчас... сейчас можешь кричать, пытаться вырваться, но в таком случае я не буду сдерживаться и просто возьму тебя, — он развернул меня к себе и с очевидным удовольствием провел рукой сначала по лицу, а потом сразу расстегнул несколько пуговиц, распахивая ворот платья, лаская грудь под тонкой сорочкой.

— Или ты позволяешь сделать то, что нужно. И сейчас не произойдет главного.

— Я вернусь к... — продолжить не успела. Он склонился, закрывая мне рот поцелуем и, как только оторвался, яростно прошипел:

— Ты ещё не поняла? Я хочу сегодня быть с тобой, и мне не важно, чем придется «прикрыть» это желание. И ещё, я знаю, что ты хочешь быть со мной. У тебя выбор только один, Александра. Всё…. или не всё.

Ответить я не успела. Меня осторожно опрокинули на ковер и Лирвейн склонился, осторожно обводя овал моего лица и кривя губы в какой-то горькой усмешке:

— Знаешь, как больно... — тихо прошептал мужчина, нежно поглаживая мою бровь, касаясь скул, губ. — Знать, чувствовать, что ты сейчас с другим. Знать, что можешь забыть. Понимать, что можно приказать, и ты будешь со мной и моей. Будешь... но надолго ли? Любовь — такая хрупкая вещь, моя девочка. Твоя любовь. Это я привязан узами крепче стального троса, не порвешь, не вырвешься, не убежишь. А вот ты... счастье, что хоть что-то есть.

— Тогда зачем ты сейчас... так?! — с мукой спросила я. — Понимаешь мои чувства к нему? КАК я себя буду чувствовать!

— Эгоист, — тихо выдохнул он. — Я боюсь, что та ночь так и останется первой и последней. А мне хочется хоть немного для себя. Моего такого разного, горько-сладкого, но счастья. Того, что сведет меня с ума гораздо быстрее, — он внезапно рассмеялся и, приподнявшись на локтях, скатился с меня и лег рядом, а потом коротко приказал: — Ты сможешь уйти отсюда только через полчаса. Но сопротивляться тоже пока не сможешь.

— Цензурных слов нет, — как-то очень спокойно констатировала я.

Он лег на бок, провел рукой по моему телу, откровенно очерчивая грудь, задевая сосок, от чего я сжала зубы, чтобы сдержать выдох, но...

— Я хочу видеть твою настоящую реакцию, — также спокойно сообщил Лирвейн, и дернул за шнуровку сорочки, распуская завязки, сдергивая её ниже, полностью открывая одну грудь. Склонился, накрывая ртом розовый сосок, обвел его языком и легонько прикусил. По телу прокатилась дрожь, а рука сама взметнулась вверх, запутываясь пальцами в белоснежной гриве, прижимая его ещё ближе.

Тихий смешок и, оторвавшись, он продолжил:

— Моя девочка.

— Я не твоя.

— Ты уже была моей, хоть и не физически, — спокойно возразил светловолосый. — Стала бы в ту ночь и женщиной, будь я менее щепетильным. Видишь ли, едва ли не впервые в жизни я решил поступить по совести, ведь между нами было столько плохого и непонятого, что брать тебя там, одурманенную силой и зельем, мне показалось неправильным, — нежный поцелуй в губы, и он снова лег рядом. — Я бы хотел как-то всё развернуть. Ведь было у нас и иное. Были моменты, когда всё было очень хорошо, нежно и ровно. Когда мне не приходилось разрываться, прятаться под масками, сбегать от тебя, потому что я понимал, что ещё немного — и тебя не спасет ничто.

Я вспомнила несколько моментов, когда он неожиданно вскакивал и уходил, и это обижало меня почти до слез, потому что мне казалось, что вот оно, настоящее. Иное, другое, не жестокость и холод.

А у него тоже, оказывается, свои демоны.

Мужчина подтянул мою сорочку выше, частично прикрываю наготу.

— Наш чистый лист остался в прошлом, — тихо сказала я и прикусила губу, потому что стало... опять стало обидно. Почти до слез.

— Я же сказал, — мягко, но твердо произнес Водник. — Ты любишь меня, моя госпожа. Что бы ты ни говорила, как бы не бежала. Хотя сам не понимаю, за что... Так как ты права, и я, правда, временами, отталкивая тебя в попытках оборвать свою привязанность, был порядочным негодяем. Но, видишь ли, милая... от твоих горящих, восхищенных взглядов во мне неизменно поднималось желание сначала очень долго тебя целовать, а потом положить хоть на тот самый пол, по которому недавно валял в тренировочном поединке, и сделать всё то, что в голову приходило, пока тренировал. Потому что ты всегда тааак близко, — приблизился, лизнув мочку уха, накрыв рукой талию, скользнул на бедро и властно смял тонкую ткань. — Запах, мягкость тела, ТЫ!