Разночинец

Матвей Ильин Куприянов стоял перед господином приставом следственных дел, сминая картуз в мозолистых ладонях, более похожих на лапы какой-то хищной птицы. Николай Дмитриевич с легким неодобрением посматривал на его обкусанные ногти с траурной каймой, но виду не показал. Из всех трех филеров, числившихся по городскому околотку, Матвей Ильин был самым толковым. Собственно, он был единственным толковым из всех троих. И именно он принес сведения, лишившие господина пристава покоя.

— Поджог это, вашвысокобродь, — сказал филер. — Вот чует мое сердце, поджог.

— Почему так думаешь? — спросил Николай Дмитриевич, который, положа руку на сердце, пришел к схожему мнению. И двух лет не прошло, как взяли банду варнаков-поджигателей, любивших подпалить несколько домов, чтобы невозбранно пограбить купеческие склады.

В Иркутске богатых купцов хватало. Одних Трапезниковых взять! Миллионщики! Улица в честь них названа. Есть, что грабить в богоспасаемом граде Иркутск. И золотишко рядом, и инородцы меха везут.

— По всему так выходит, вашвысокобродь, — развел руками филер. — Что мы тут, пожаров не видали? И время странное, и в разных местах вспыхнуло… И не всегда по ветру огонь шел. А еще человек этот непонятный…

— Что еще за человек? — вскинулся Николай Дмитриевич

— Семен Семенов сын Георгиев, — пояснил филер. — Он прямо посреди пожара незнамо откуда выскочил. Сказался скубентом, историю изучает. Вещи и документы у него сгорели.

— Удобно, — кивнул пристав.- Продолжай. Но я пока преступления не увидел.

— Да я тоже не увидел, — замялся филер. — Напротив, наидостойнейший господин. На пожаре помогал. Около детишек обгорелых дневал и ночевал, словно сестра милосердия какая. Ажник доктор наш устыдился.

— Так что тогда с ним не так? — начал раздражаться господин пристав.

— Да все с ним не так! — Матвей в сердцах еще сильнее смял в руках картуз. — Вот что ни возьми, все не так! Одежда странная. Никогда таких штанов не видел. Вроде узкие, как господские брюки, да только не брюки это. Я не знаю, что это такое, вашвысокобродь. И штиблет таких тоже не видал. Странные у него штиблеты. Он в них походил немного, а потом в тряпье какое-то переоделся с чужого плеча. А зачем, спрашивается?

— Продолжай, — заинтересовался Николай Дмитриевич, вспомнив, что в городе гостит проповедник из Англии Генри Ленсделл. — Говорит с акцентом?

— А? — спросил филер, пытаясь понять, что это еще за акцент такой. — Говорит чисто, вашвысокобродь, но чудно как-то. И вроде по-русски, и вроде как не по-русски. С кунштюками какими-то затейными. С такими, что не всякий благородный поймет. А вот самых простых вещей не знает, переспрашивает.

— Это все? — забарабанил пальцами по столу Николай Дмитриевич, перед которым замаячила неиллюзорная надежда сбагрить это дело снобам из губернского жандармского управления.

— Не все, — упрямо посмотрел на него филер. — Он по-французски не знает.

— В смысле? — поднял на него взгляд пристав. — Быть того не может, он же студент. Ты это с чего взял?

— Так с ним барыня Анна Алексеевна заговорила, а он сделал вид, что к больному побежал. Очень он этим манером Анну Алексеевну оконфузил.

— Это которая статского советника Морошкина вдова?

— Она самая, — уверил филер.

— Так, может он и, правда, к больному спешил? — спросил пристав.

— Два раза такое было, — убежденно ответил Матвей Ильин, показав пальцами козу. Вдруг начальство не расслышит. — Не знает он по-французски! Странно, на вид образованный, и говорит гладко, а ни бельмеса не понимает! И вежества господского тоже не знает. К нему все «сударь», да «милостивый государь», а он по имени отчеству, как будто с крестьянином говорит. У нас, вашвысокобродь, в Танбовской губернии, как крепость отменили, все друг друга стали по отчеству величать, с вичем, значится. А барина — Константин Александров. Ну, за глаза, конечно… И таких странностей в нем целый воз. До вечера рассказывать могу.

— Реальное училище закончил, — глубоко задумался Николай Дмитриевич. — Значит, из разночинцев, не богат. Потому языка не знает. Но почему назвался студентом университета? После реального в университет не возьмут. Цену себе набивает? Странно это! — он спросил у филера. — Его кто-то знает?

— Его все знают, — уверил филер. — Да только познакомились они в день пожара. Ни за день до него, ни раньше, ни одна душа его не видела. И где жил, и где столовался, неизвестно тоже. И как прибыл сюда, тоже непонятно. Как будто из воздуха появился человек, диавольским попущением! А еще Сашку Глаза он застрелил, когда тот на склад лез! Сашка, конечно, разбойник отпетый, но вот так вот запросто не каждый христианскую душу упокоит. Тут надо кураж иметь, чтобы на смертный грех пойти. А ведь не похож этот скубент на убивца, вашвысокобродь. Ей богу, не похож! Нечистое это дело!