Посадить не могли, могли серьезно осложнить жизнь. И предупреждали об этом. Но все же эта социальная жизнь шла как-то своим чередом. Было, конечно, страшно – особенно когда вызвали в первый раз, но ощущения, что я что-то там переступаю, у меня не было.
То есть вы хотите сказать, что Лабиринт – чисто умозрительная модель?
Может быть, и нет – но лишь на подсознательном уровне. Это характерно и для других моих работ той поры – например, «Окна». Теперь, когда есть возможность посмотреть на них с временной дистанцией, видишь, что эти, чисто формальные, на первый взгляд, вещи несут в себе ощущение абсолютной замкнутости пространства, когда вместо прозрачного стекла и пейзажа – заслонка из оргалита.
По-иному видится мне сегодня и серия «Виртуальной скульптуры» – ведь когда допускаешь, что предметы эти имеют третье, пространственное, измерение – стена дематериализуется! Вероятно, моя зацикленность на стене, на закрытых окнах была навеяна самой жизнью. Но это никогда не ощущалось мной на сознательном уровне, это никогда не было темой моих работ.
А сегодня, в относительно спокойное время, вы создаете виртуальный Лабиринт, возводите стены – если не в реальности, то хотя бы в сознании зрителей.
Нет, я бы так не сказал. Все же в тех работах это было совсем не главное. Да и здесь создаются не стены, а некоторая ситуация, в которой человек волен выбирать, существуют стены или нет. Но даже если он согласился с наличием стен, то, выполнив инструкцию и освободившись, он все равно испытает некоторое особое ощущение – уже потом, проходя поверх разметки, ее игнорируя. И вот ради этого испытания и делается все – а вовсе не для того, чтобы акцентировать момент свободы-несвободы. Я всегда пытался избавиться от метафоричности и вывести проблему в прямое действие.
С этим намерением была связана и моя последняя работа, выставленная в галерее «Риджина», – «Аппарат для наблюдения пустоты и бесконечности». По поводу ее Милена Орлова написала, что пустота – давняя излюбленная тема художников, и привела в пример Ива Клейна – как он выставлял пустоту в галерее на Рив Гош в Париже. Но, строго говоря, в тот момент галерея пустой не была, там был сам Клейн и зрители. Это было метафорой пустоты – в отличие от моего проекта, где зеркало отражалось в зеркале, то есть пустота – в пустоте, это было реальной пустотой.
В связи с этим проектом возникает еще один предмет обсуждения. Это – ритуал и связанные с ним особые психические состояния, некая новая реальность – психическая реальность. Церемония, ритуал, эти культурные новообразования – насколько они важны для вас, настолько проект «Лабиринт» с ними связан?