Читаем Разное полностью

Очень рада получить Ваше письмо. Спасибо, что прочитали статью. Я ею совсем не довольна – как-то смазанно получилось, да и надо было – по законам жанра – описывать работы. Не думаю, что форма дала развод содержанию – в том искусстве, которое я люблю, у них до сих пор прочная семья. Мысль тоже старая и, вероятно, дискредитированная, отдает советским учебником психологии семейной жизни, но хороший брак строится не только на любви, но и на взаимоуважении и взаимопомощи. У выставок ведь тоже есть форма и содержание. Если Эрмитаж – форма, то «Манифеста» (как его временное содержание) могла бы и помочь старику. Была бы она любящей и мудрой женой – глядишь, пришла бы к нему вторая молодость, что ли. Я категорически против фиг в кармане и придания политического звучания выставке за счет «публичных программ» с подобным жестами, как это делает карьеристка Варша. И, конечно, «Манифеста», хоть она и про единую и обновленную Европу, не сводится к политике. Но «Манифеста» никогда не была просто выставкой – это выставка с какой-то темой, которую диктует место. И когда вы выбираете местом для «Манифесты» Эрмитаж, то тут уж, извините, без политики никак. Потому что Эрмитаж – имперский музей: изначально имперский, имперский советский и имперский сейчас, – он транслирует нашу новую версию «имперскости», в которую – помимо славословий русским императорам (это главная часть выставок музея) и показа нашего русского богатства (наши великие коллекционеры, наши замечательные трофеи Второй мировой и т. п.) – должно входить и «спасибодедузапобеду» (постоянные военные выставки, а в последние годы очень активно отыгрывают тему блокады), и «крымнаш» (сейчас закончится «Манифеста», и Эрмитаж повезет в Крым акварельки русских художников и какую-нибудь крымскую археологию, вот увидите). Именно сегодня Эрмитаж перестал быть просто музеем чистого искусства со всего света – он подчеркнуто имперский музей, в нем это чувствуется чуть ли не больше, чем в Британском. Значит, пардон, других тем, кроме критики нашего (не только русского – оно же много где царствует) современного имперского сознания, для «Манифесты» нет. Для других выставок современного искусства – сколько угодно, а для «Манифесты» нет. У нас есть художники, которые занимаются постколониальной критикой? Немного, считай, полтора человека – все с Кавказа или из Средней Азии. Где они? Не нравятся? Значит, это должны быть другие художники – не надо про Украину, не надо Пусси Райот, надо про имперское, про расизм, про истощенные колонии, в ЮАР или Латинской Америке, про их взгляд – взгляд другого – на бывшие метрополии, про патриархальность. Этим много кто занимается, от очевидного в этом контексте Кадера Аттиа до совсем не очевидного, будете смеяться, Андреса Серрано. И, честно говоря, постколониальная критика в искусстве – то, что меня более всего захватывает в последнее время (она, видимо, и есть авангард – не потому, что она «политически правильная», а потому, что она расширяет территорию искусства в те стороны, куда оно раньше и не смотрело вовсе, и углубляет его взгляд на самое себя). «Манифеста» в Эрмитаже была задумана раньше, чем случился «крымнаш». И он случился потому, что наше имперское сознание работает на всю катушку: дескать, маленькие глупенькие украинцы, мало- и недороссы, сделали Майдан по заданию Штатов – это не глупость, это империализм во всей красе. Более того, связь не очевидна, но и гомофобия – часть имперского (то есть консервативного и патриархального) сознания: есть два пола, «м» и «ж», это биология, гендеров, рожденных в головах у ботаников-пидорасов, нет в природе (то есть биологии), нации тоже есть в природе, это биология, украинцы говорят по-украински и едят сало, русские говорят по-русски и пьют водку – это такие примитивные стереотипы вульгарно-позитивистского мышления, которое еще не знает о Гуссерле. Бойкоты в случае «Манифесты» не были пустым политиканством – они ей как бы подсказывали: смотри, вот это болит там, куда ты лезешь, делай же что-нибудь. Но «Манифеста» стала бюрократической машиной, она едет по институциональной инерции, для нее бюджет главнее смысла искусства, смысл далеко впереди. Смысл ее обогнал и окликает: «Эй, „Манифеста“, а как там с гомофобией?» А «Манифеста» отвечает: «Гляди, Смысл, вот у меня тут Марлен Дюма». «А как там с Украиной?» – спрашивает Смысл. «А вот у меня Михайлов, и художники в „публичной программе“ хулиганят». – «Дура ты, дура, – говорит Смысл. – Вынь кукиш из кармана и положи дневник на стол. Два». Это какие-то глупые школьные ответы на один, в сущности, серьезный вопрос, который она не расслышала толком, но уже отвечает. Для чего это все? Оставила бы уже только эти свои «оммажи Эрмитажу» – не позорилась бы, раз живешь с ними не по любви, а ради денег, проститутка бессовестная.:)

Извините, что длинно и бессвязно.

Ваша А.

26 июля 2014

Дорогой Иван Семенович,

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев бизнеса
10 гениев бизнеса

Люди, о которых вы прочтете в этой книге, по-разному относились к своему богатству. Одни считали приумножение своих активов чрезвычайно важным, другие, наоборот, рассматривали свои, да и чужие деньги лишь как средство для достижения иных целей. Но общим для них является то, что их имена в той или иной степени становились знаковыми. Так, например, имена Альфреда Нобеля и Павла Третьякова – это символы культурных достижений человечества (Нобелевская премия и Третьяковская галерея). Конрад Хилтон и Генри Форд дали свои имена знаменитым торговым маркам – отельной и автомобильной. Биографии именно таких людей-символов, с их особым отношением к деньгам, власти, прибыли и вообще отношением к жизни мы и постарались включить в эту книгу.

А. Ходоренко

Карьера, кадры / Биографии и Мемуары / О бизнесе популярно / Документальное / Финансы и бизнес
Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары