Не правда ли, странно? В «Империи Зла», как принято было на Западе именовать Советский Союз, искусство для детей было щадящим, охраняющим хрупкую психику от непосильных впечатлений. Соблюдался некий возрастной ценз. И это было совершенно правильно! Вы, наверное, замечали, что дети от трех до шести лет часто задают вопросы типа: «Каких людей на свете больше — хороших или плохих?», «А что сильнее: добро или зло?» Такие вопросы отнюдь не следует рассматривать как ординарные в общем погоне бесконечных «что?», «как?» и «почему?». Ребенок ищет ориентиры, чтобы начать строить мир в своей душе и одновременно встраивать себя в мир. Он маленький, слабый, он хочет быть с большинством. Попробуйте, руководствуясь наставлениями министерского чиновника–либерала, рассказать малышу сказку с плохим концом. Четырехлетний консерватор будет огорчен до слез. И не просто огорчен, а возмущен! Он воспримет это как личное оскорбление, ибо душу его омрачили скорбью. Когда же зло в, искусстве, предназначенном для детей, тотально, когда оно «в большинстве», ребенок испытывает соблазн примкнуть к нему. И к подростковому возрасту, вдохновляемый уже не мультфильмами, а вполне натуралистическими кинозверствами (один немецкий психолог подсчитал, что в среднем дети сегодняшней Германии к шестнадцати годам видят на экране 18 тысяч убийств), может дозреть до поступков.
Творцы «чернухи» любят выдавать себя за великих педагогов и уверять публику в своих гуманнейших намерениях: дескать, демонстрируя жестокость круп–ным планом, мы отвращаем от нее молодежь. Но тоща авторы порнофильмов с полным правом могут утверждать, что если показывать детям половые извращения, то чистота помыслов будет гарантирована до гроба.
Ну, а если серьезно, то уже дети младшего дошкольного возраста понимают, что убивать дурно. Кто–то в ужасе кричит «Не дави божью коровку, она живая!» Кто–то отказывается есть котлету, узнав, что она приготовлена из убитой курицы. Нормальному ребенку не нужно «из воспитательных соображений» показывать крупным планом, как курице (и уж тем более человеку!) отрезают голову. Он и так знает, что это ужасно. Не случайно очень многие дети сами себя пытаются оградить от «правды жизни»: выбегают из комнаты, увидев на экране телевизора страшную сцену, плачут, закрывают руками лицо, утыкаются в плечо садящему рядом взрослому. Тут необходимо учитывать, что ребенок, в отличие от взрослого, еще нечетко разделяет искусство и реальность. Он — особенно в напряженные моменты — не помнит, что это понарошку, что это артисты. Те же дети, у которых «кишки на березах» вызывают повышенный интерес и особое удовольствие, должны настораживать. У них или притуплена чувствительность, или — что, к счастью, встречается крайне редко — присутствуют скрытые садистские наклонности. То есть на самом деле вместо декларируемых гуманных целей невольно достигаются (если не преследуются сознательно) вели совсем иные: в одних детях пробуждаются низменные инстинкты по принципу «дурные примеры заразительны», в других порождаются страхи, которые иногда настолько овладевают душой ребенка, что становятся источником невроза. В своей работе с детьми–невротиками мы в последние годы сталкиваемся с новым я, как нам нажегся, весьма показательным явлением. В раздаваемых нами анкетах на вопрос; «Есть ли у ребенка страхи, связанные с чем–либо» — родители стали часто указывать… мультфильмы как один из источников страхов. Кого–то, быть может, это удивит, но нам представляется вполне закономерным. Ни старуха Шапокляк, ни Карабас–Барабас, ни даже Бармалей не могут вызвать в ребенке, как выражаются психологи, «запороговый» страх. А Шредер, вампиры и привидения — могут!
Вы скажете: «Как будто у нас нет страшных сказочных злодеев! А Баба Яга с Кащеем Бессмертные? Страшно, аж жуть!»