Конечно, чем более точно собака своими шутовскими ответами будет пародировать поведение самого ребенка, тем лучше.
Ну, и в конце хочется добавить буквально несколько слов о норме. В предподростковом и подростковом возрасте повышенная смешливость и даже в какой–то степени дурашливость, особенно у девочек, — вполне нормальны. Это, как правило, свидетельствует о проявлении кокетства на фоне застенчивости. А то и просто об избытке жизни. О предчувствии юности и счастья.
ЗАПРЕТНАЯ ЧЕРТА
Одним из серьезных поведенческих отклонений несомненно является воровство, как с точки зрения психических деформаций, так и с точки зрения социальных последствий. Ведь воровство — это и отклонение, и преступление.
Сейчас нередко можно услышать, что в России народ вообще вороватый, что это, мол, в крови испокон веков. В доказательство цитируют Н. М. Карамзина. Якобы на вопрос, как он при помощи одного слова определил бы Россию, великий историк ответил: «Воруют». Ну и, конечно, приводят множество примеров крупного и мелкого расхищения государственного имущества.
Не будем долго полемизировать и распространяться о том, что в массовом сознании советского периода существовало резкое разграничение государственной общенародной собственности и собственности личной, принадлежащей другому человеку. Но вот по поводу того, что это в крови, хотим уверенно возразить. Когда какая–то черта, что называется, исконная, она проявляется уже в детстве. Причем в детстве даже более отчетливо, чем в зрелом возрасте, ибо еще не замаскирована, не скорректирована, не уравновешена воспитанием.
Например, застенчивость у множества наших людей действительно в крови, и это очень видно по детям, по частоте родительских жалоб на гипертрофию этого свойства. А у кавказских детей, которых в последнее время нередко приводят к нам на прием, пожалуй, одной из доминирующих врожденных черт можно назвать стремление к лидерству.
Возвращаясь к воровству: если бы народ у нас был вороватый, то и дети как минимум через одного норовили бы что–нибудь стянуть. Но ничего подобного мы не наблюдаем ни на своих занятиях, ни в быту. Более того, жалобы на детское воровство встречаются в нашей психокоррекционной работе крайне редко и при этом расцениваются родителями как вселенская катастрофа, как нечто такое постыдное, о чем даже в беседе со специалистом сообщают, краснея до ушей. Интересна и такая деталь: если ребенок пойман на воровстве, этот симптом моментально выходит для взрослых на первый план и они уже готовы смотреть сквозь пальцы на все остальное. Какая же это национальная черта, если жвачка, украденная из маминой сумки пятилетним несмышленышем, вызывает такую панику?
Очень интересно и другое. В 1992–1993 годах воришки буквально посыпались на нас, нам даже пришлось разработать особый вариант методики. Вначале мы были удивлены, потом привыкли и решили про себя, что все большее и большее число любителей чужой собственности становится некой устойчивой тенденцией, с которой волей–неволей надо смириться.
Но вскоре произошла обратная неожиданность. Примерно с весны 94–го года «кривая детского воровства» резко пошла вниз. Если в 92–м году на группу из восьми человек стабильно приходился как минимум один воришка, к концу года — часто двое, а в 93–м бывало уже и по трое на одну группу, то в 94–м мы вздохнули с облегчением: их попалось всего двое за целый год. Сейчас эта картина сохраняется.