Разноцветный снег

– Это нервное. Ладно, на сегодня с Титаном покончим, я лучше в краеведческий музей наведаюсь. Должны ведь со времен оккупации остаться какие-то документы.

– Ну ты, Стаська, даешь, – сказал Гришка, – я за тобой не успеваю.

Мне от его слов почему-то стало приятно. Не то чтобы я хотела, чтоб мной восхищался кто-то такой, как Гришка. Но вот приятно, и всё.

Я и сама никуда не успеваю. Вот как, скажите на милость, незаметно проникнуть к Алмиху в кабинет, да еще и влезть в его комп? Я обещала Гришке подумать над этим и предложила вместе сходить в музей, но он, понятное дело, отказался, потому что там скукотища и пылища. Я тоже в нашем музее была только один раз, когда в началке нас водили туда классом. От массовых посещений остаются обычно странные воспоминания: как Соня Певченко, например, потеряла сережку в зале природы Воронежского края и мы все ползали на коленках и искали ее, потому что Соня сказала, что без сережки ей нельзя возвращаться домой. А еще помню, как в отделе древней истории мальчишки изображали доисторических людей с каменными топорами. В конце нам устроили мастер-класс, где мы из шишек делали человечков, а больше я ничего про музей не помню. Но на их сайте написано, что там есть целый зал, посвященный истории города во время оккупации; как раз туда я и собиралась.

День был теплый и какой-то ласковый, и я вдруг посмотрела на наш О-жск по-новому. Ну да, я знала здесь все улочки и закоулочки, низенькие домики и фонарные столбы. Где-то на улице Ленина жила во время войны Тоня, мы даже ходили с ней как-то к этому дому, только там теперь контора, в которой выдают бумажки о пенсии. А если с улицы Ленина повернуть налево, то окажешься в пешеходной зоне. Издалека видна розовая каланча историко-художественного музея. Когда-то тут стояла пожарная часть, и пожарные обозы по сигналу выезжали из деревянных ворот. Вроде видела эту улицу много раз, но только сейчас представила, как наяву, дам в пышных платьях и с кружевными зонтиками, а рядом – усатых офицеров, вышагивающих чинно по булыжной мостовой. Я даже остановилась, озираясь по сторонам. Ведь, возможно, именно сейчас они ходят здесь сквозь меня, сквозь мороженщицу на углу, сквозь мальчика на велосипеде. Ходят и не видят нас, а мы не видим их, потому что мы существуем одновременно в разных измерениях, и временны́е слои просто накладываются друг на друга, на пересекаясь. Стоп. Что-то меня занесло. Я тряхнула головой и направилась ко входу в музей.

Глава 14

Из музея я вернулась с неплохим уловом. Оказалось, за какие-то пятьдесят рублей там можно фотографировать любые экспонаты и документы, и это было то, что надо. Я пообещала себе, что обязательно приду в музей просто так, без всякого расследования, потому что, честное слово, он у нас очень интересный. Я даже на каланчу поднялась по винтовой лестнице и посмотрела на О-жск сверху, и опять показалось, что я вижу свой город первый раз.

– Ты что-то конкретное ищешь? – поинтересовалась смотрительница.

– Зал, посвященный войне, – сказала я и зачем-то добавила: – Для доклада.

Смотрительница проводила меня в зал с витражами вместо окон, из-за чего он казался немного готическим.

– У нас тут есть уникальная миниатюра, посвященная захвату Сторожевского плацдарма. Хочешь посмотреть? Я подсветку включу.

Я поблагодарила ее, достала блокнот и стала обходить зал по порядку, чтобы ничего не упустить. Автоматы, пулеметы, гранаты, фотографии из личных архивов, медали и ордена героев. Огромное подсвеченное фото жителей О-жска 22 июня в день объявления войны. Вот они стоят и слушают радио: кто-то – опустив голову, кто-то – обняв девушку, а кто-то, кажется, еще ничего не понял и улыбается. Я всматривалась в лица людей: вдруг среди них есть и молоденькая Тоня?

А вот и витрина с документами. Листовки, письма с фронта, газеты…

И вдруг среди газет я заметила эту, «О-жский листок». На ней стояла дата – август 42-го года, и на первой полосе была напечатана «Прокламация», подписанная внизу мелким курсивом: «Перевод А. П. Старцева». Я наклонилась над витриной и прочитала: