Разновидности зла

Основным аэродромом для перевозок на Афганистан был Ташкент, причем не Ташкент-международный, базовый аэропорт крайнего оплота цивилизации здесь на Востоке, а заводской аэродром Ташкента. Здесь был завод… он принадлежал «Юнкерсу» и производил военно-транспортные самолеты для нужд ВВС… когда-то здесь производились и бомбардировщики, и стратегические самолеты-разведчики. Завод был расположен в городской черте и с тех самых пор имел аэродром первого класса, способный принимать все типы самолетов и при этом не внесенный в списки ИКАО. Весьма полезное упущение, дающее возможность принимать и отправлять любые типы спецбортов и даже беспилотники…

Здесь не было гражданских таможенных постов, не было зала ожидания, не было вообще ничего. Я сошел с самолета вместе с группой направляющихся на короткий отдых парашютистов и морских пехотинцев — после двадцати трех дней нахождения в зоне боевых действий они имели право на семь или восемь дней отдыха, можно было копить эти дни, но не более чем за три раза. Самолет был военно-транспортный, просто попутный с Баграма, перелет больше напоминал перелеты в Европе — только взлетели, и уже посадка. С самого начала я надвинул на глаза позаимствованную на аэродроме широкополую панаму, тем самым дав знать, что разговаривать ни с кем не хочу — попутчики мое желание уважили, здесь вообще не принято лезть в чужие дела, тем более если человек дал понять, что не хочет этого. Полувоенная форма, небольшой рюкзак — я походил на гражданского специалиста, может быть, ремонтника, может, специалиста по системам водо— или энергоснабжения, возвращающегося из краткосрочной командировки. В Ташкенте на окраине города давно уже выросли целые кварталы неприметных, серых, разноэтажных офисных зданий совершенно без какой-либо архитектуры и многие из них — даже без таблички над дверью: кому надо, тот и так знает, куда идти. Это самые разные подрядчики, военные и гражданские, которые пришли на вкус и запах денег, обслуживают нашу экспансию на Восток и осваивают выделенные на это казной ассигнования. Ташкент — последний город, где работникам не надо умножать жалованье на «восточный коэффициент».

Семь суток. Мой первый отпуск, который я, черт побери, намерен был провести с собой в ладу. Возможно, впервые за много лет — с собой в ладу.

Или вы считаете, что я не имею права на отпуск? Ха, мне даже наш главный квартирмейстер подтвердил по связи, что я, как и любой военнослужащий Его Величества, находящийся в зоне боевых действий, имею право на семь дней отпуска. Это — святое…

Пункт контроля — он был военным, а не таможенным, гражданской администрации не подчинялся — я прошел не по своим документам, а по документам прикрытия, какие у меня были. Не знаю, опознали меня или нет, но предпочли держать язык за зубами. Обыскали, как и всех, — нельзя было везти в Ташкент две вещи: неучтенное оружие и наркотики. Ташкент был мирным городом, и ввозить сюда войну было нельзя. Война должна была оставаться там, где ей самое место…

На выходе через проходную — вереница такси и просто бомбил, желающих подработать. Здесь давно уже сложилась инфраструктура, позволяющая неплохо заработать. Все знают, что те, кто возвращается на семь или восемь дней в мир из войны, у тех денег полные карманы. Вон… гаденыш… невысокий, крепкий, верткий, черные волосы чуть ниже плеч… местный кадр. Местная мафия…

— Господин хороший… общество не изволите искать? Свежие, как распустившиеся розы… только из гимназий…

Ну, что за мерзость…

— Пшел вон…

Цепкие пальцы ухватились за рукав.

— А может… отравиться желаете…

Это уже наглость.

Перехватил чужую кисть, машинально вывернул, не прекращая неспешно идти. Больно, наверное…

— Уй… все понял… господин полковник…

Я повернулся, доворачивая руку.

— Аптинг курсун, кутарингесси джаляб[49].

— Бачкана! Бачкана![50]

Я отпустил руку. Сутенер счел за лучшее отвалить — здесь знают и обратную сторону тех, кто возвращается в семидневный отпуск, и предпочитают не будить лиха.

Пошел к машинам. Машин здесь много — «Фиат» в шестидесятые построил здесь большой завод. Старые «Фиаты» только недавно перестали производить — здесь не любят что-либо менять и учиться чему-то новому. «Фиат» же за годы, пока он производился, научились чинить в любом кишлаке.

— Свободен, друг?

— Вам куда, эфенди?

Я достал несколько купюр.

— Сразу в Бухару. Хоп?

Водила сгреб купюры.

— Хоп, кеты[51].

— Покатаемся по Старому городу сначала. Часа два у меня есть. Будет мало денег — скажешь.

— Хоп.

Водитель даже выскочил из машины, чтобы открыть передо мной дверцу. Машина — тот самый, старый, сто двадцать четвертый «Фиат»…

Тронулись…