Разные дни войны (Дневник писателя)

Кстати, забавная подробность. Дверь в подвал была почему-то оклеена плотной черной фотографической бумагой, напоминая не то вход в какой-то склеп, не то комнату, где проявляют свои снимки фотографы.

- Даже ВЧ сюда провели, - сказал вместе со мной спускавшийся в подвал адъютант с такой гордостью, словно это было его личной заслугой.

Когда я вернулся, Москаленко спросил, ел ли я сегодня. Я сказал, что, в общем, нет, не ел. И он приказал дать мне поесть.

- И выпить дайте! - крикнул он вдогонку, как человек, который, не разделяя, все-таки сочувствует.

Мне дали тарелку с наспех устроенной закуской и водку, в которой Москаленко сказал, что это прекрасная венгерская водка, хотя я убежден, что он сам не только ее не пил, но даже и к носу не подносил.

Я выпил полрюмки этой водки и запил ее крепким чаем.

- Ну что, поедем на новый НП? - обратился Москаленко к Епишеву.

- А где ваш новый НП? - спросил я.

- За Зорау, левее него, на холме. Очень хороший обзор. Когда выезжали туда вперед, приглядел это место для НП. Прямо в воронке его там устроили, в которой уже один раз побывали. Заметили немцы, как на нем погоны блестят, кивнул Москаленко на Епишева, - и стали стрелять. А мы с ним в воронку. Большая воронка от нашей бомбы. Сослужила, так сказать, двойную службу. Губанов, стулья возьмите, не забудьте, - обратился он к адъютанту. - Хотя и в воронке, а все-таки на стульях. Связь туда уже должна быть протянута. Ну что ж, пошли?

В это время ему позвонил один из командиров корпусов.

- Слушаю, - сказал Москаленко. - Так где же вы, в роще? В какой роще? Нет, все-таки в какой роще? - допытывался он терпеливо раздраженным голосом. - В той роще, про которую вы мне еще два часа назад докладывали, что вы в ней были? Ах, не в этой роще. А в какой же роще? Ах, вот в этой роще.

Он посмотрел на карту. Голос его не менялся.

- Ну, эта роща от той рощи, к вашему сведению, отстоит на двести метров.

И вдруг перешел со спокойного тона на яростный.

- Вперед! - закричал он. - Немедленно вперед! Некрасиво с вашей стороны так поступать, некрасиво, и больше ничего! Неужели же мне вас вперед палками гнать? Какое сопротивление? Никакого сопротивления у вас нет. Втягиваются в лес? Вы мне пять часов назад докладывали, что втягиваются. Вот так вы сами себе дело портите своими неправдивыми докладами! А если бы вы мне еще пять часов тому назад сказали, что не втягиваются, что вы не можете войти в этот лес потому, что оттуда сильный огонь, я бы вам дал мощную поддержку артиллерией, и вы бы давно вошли в этот лес и прошли его насквозь. А вы боитесь сказать о заминке, не делаете надлежащего доклада, и из-за вашего неправдивого доклада, из-за таких дураков, как мы с вами, люди жизни кладут.

Я внутренне усмехнулся этой уже не впервые услышанной мною дипломатической формулировке чрезвычайно резкого по существу выговора.

- Ну ладно, пойдем, - закончив разговор по телефону, сказал Москаленко и с трудом надел тяжелую бекешу. - Почему шинель не взяли? - обратился он к адъютанту.

- Утром прохладно было.

- Да, утром прохладно было, а надо было бы все-таки шинель взять. Захватили с собой стулья?

- Захватили.

- Ну пойдемте. А вы что, с нами? - обратился он ко мне.

- С вами.

- Хорошо. Пошли.

Мы вышли из дома и поехали вперед, через Зорау. Зорау все еще горел и был забит людьми и техникой, так что мы ехали через город около часу.

По дороге, когда мы застряли в пробке, я увидел дом с какой-то неестественно обвалившейся, выгнувшейся в сторону улицы стеной. Рядом с этой стеной была гора щебня, кирпича, и человек пятнадцать наших бойцов раскапывали эту гору. Рядом с ними стояло несколько женщин.

- Что там? - спросил я.

- Там пятерых детей засыпало, откапываем. Они там голос подают, все живые, в подвале засыпало, но не убило.

Бойцы трудились в поте лица. Один из них скинул гимнастерку и работал полуголый, потный, в полном самозабвении.

На окраине города мы окончательно застряли, но впереди в просвете улицы уже виднелась вдали та горка, на которой нам надо было оказаться, и мы пошли пешком.

По дороге Москаленко увидел шмыгнувшего мимо него бойца с белым свертком под мышкой. Боец проскочил и залез в кабину машины, думая, что спрятался от начальства.

- Ну-ка, ну-ка, вот ты, с барахлом, поди сюда, - сказал Москаленко. Ну, поди сюда.

Боец вылез из кабины и подошел. Свертка он не прятал. Он так и оставался у него под мышкой и состоял из простыни, двух полотенец, полосатой рубашки и кальсон.

- А, белье себе достал, - сказал Епишев.

- Нет, ты мне скажи, зачем ты барахолишь, когда люди там умирают? Москаленко ткнул пальцем на запад. - А?

- Мы, артиллеристы, отстали, в пробке застряли. Ждем, - сказал боец.

-Вот поэтому вы и отстали и застряли, что барахолите в то время, как другие люди там умирают, - сказал Москаленко.

- Никак нет, - вдруг сказал боец. - Это я себе, чтобы пушку свою протирать, взял.