Разные дни войны. Дневник писателя. 1942-1945 годы.

Была обычная пауза после начала артподготовки, когда какое-то время на наблюдательном пункте все нетерпеливо ждут первых донесений.

Я стоял вместе с Мехлисом и Исаевым, и у нас, уже не помню, с чего, зашел разговор о солдатских посылках с фронта домой. Исаев рассказал о том, что многие солдаты посылают домой стекло – обивают стекло досками и приносят, – потому что им из дома написали, что стекла нет. А на почтовом пункте посылку не принимают – нельзя, не подходит по габариту, а кроме того, бьется.

– Давай принимай! – говорит солдат. – Давай принимай! Немцы мне хату побили. Принимай посылку, а то ты не почта, раз не принимаешь.

Многие посылают мешки с гвоздями, тоже для новой хаты. А|рдин принес свернутую в круг пилу.

– Ты бы во что-нибудь завернул ее, – сказали ему на почте.

– Принимай, принимай, чего там! Мне некогда, я с передовой.

– А где ж у тебя адрес?

– Адрес на пиле написан, вот, видишь?

И действительно, там, на пиле, химическим карандашом был написан адрес.

Услышав этот рассказ Исаева, я вспомнил о другой истории, которую мне недавно рассказывали. После взятия какого-то из маленьких немецких городков старшина роты, в прошлом председатель колхоза, наткнулся там на брошенный хозяевами магазин мужских шляп. У него была с собой ротная повозка, он погрузил на нее шляпы, а потом сделал большую посылку: запаковал, всунув одна в другую, тридцать новых фетровых шляп и послал их к себе в колхоз с письмом, в котором писал жене: «Посылаю к Первому мая подарки колхозникам. Раздай всем мужикам, которые остались живы. Пусть к Первому мая оденут, меня вспоминают».

Гречко, уходивший в блиндаж, вернулся.

– «Борисы» пошли. Хорошо пошли.

– Да, а лучше все-таки было бы отложить, – сказал Мехлис.

– Трудно это делать, – сказал Гречко. – Это значит, все настроение сорвать у людей, если отменить. У людей настроение наступательное. Поскорее наступать, а потом поскорее по домам.

– Это, знаете ли, опасное настроение, – сказал Мехлис.

– Почему опасное?

– Потому, что в этой фразе излишний акцент ставится не на слове «наступать», а на словах «по домам».

Гречко не стал отвечать. Промолчал.

Артподготовка продолжалась. Длилась она примерно минут пятнадцать.

Я спросил Гречко:

– Какова мощь этой частичной артподготовки по сравнению с той основной, которая будет позже?

– Примерно такая, – сказал Гречко. – Сейчас по два дивизиона на каждый батальон действует и еще кое-что. В общем, сто орудий в течение пятнадцати минут. А когда начнется не ложная, а настоящая, будут действовать девятьсот орудий да плюс тяжелые эрэсы, и не пятнадцать, а сорок пять минут. Раз в тридцать мощнее.

– А как вы считаете, немцы принимают это сейчас за настоящую артподготовку?

– Думаю, что так. Мы и легкими эрэсами по ним палили, и все-таки, когда сто орудий густо бьет, это сильный огонь, в особенности если воспринимаешь это не здесь, а там, где разрывы ложатся.

Вскоре пришло донесение по телефону: взяли первых семь пленных. Продвинулись метров на триста за железную дорогу. Все пленные из штрафной роты 1-й танковой армии. Рота эта села в окопы только сегодня ночью, но пленные говорят, что нашего наступления сегодня не ждали. Вообще-то знали, что наступление готовится, поэтому их и посадили на передний кран в окопы, но, когда именно будет это наступление, не знали.

К Мехлису подошел командующий артиллерией фронта Карио-филли. У них сразу зашел разговор об артиллерийской арифметике – сколько, когда и где истрачено снарядов, сколько, когда и где их будет нужно.

– Надо пооборотистей быть, – сказал Мехлис. – Надо все, что можно, сверху вытаскивать. Я вот звоню наверх и, если на звонок ответ положительный, не дожидаюсь документов, начинаю действовать без них. Привожу и расходую! Мне нужно, чтобы начальство сказало «а», а все остальное мы тут и без него договорим.

Разговор перешел на 18-ю армию, где собирались менять кого-то из артиллерийских начальников.

– Надо Гастиловича подтягивать, – сказал Мехлис о командующем 18-й армией. – Они наступать еще не начали, а надо, чтобы подтянулись. А то левый фланг так отстает, что даже на карте некрасиво выглядит. Правда, и все мы отстаем. Кажется, нас скоро Второй и Первый Украинский фронты в окружение возьмут, – добавил он с горькой усмешкой.

– Что наблюдаешь? – спрашивал в это время Гречко у командира дивизии. И, положив трубку, сказал: – Жалуется, что ничего не видит. Даже боя своего батальона не видит, хотя находится от него в пятистах метрах.

Мимо нас прокатил маленький связной броневичок.

– Знаете, как этот броневичок солдаты зовут? – спросил Исаев у Мехлиса.

– Нет, а как?

– «Прощай, родина!».

– Ну да, конечно, броневая защита у него плохая, – сказал Мехлис. – Но ведь его никуда и не посылают, только так, для связных офицеров.