Разные дни войны. Дневник писателя. 1942-1945 годы.

Артподготовка закончилась. Теперь били только орудия сопровождения. Немцы начали все сильнее огрызаться. Где-то впереди рвались их мины и снаряды и слышалась ожесточенная ружейнопулеметная стрельба. Из дивизии докладывали, что пленных взяли уже сорок семь человек, все на одном километре по фронту и все из штрафной роты, которая, наверное, и занимала целиком как раз на этом километре всю первую траншею.

– А ну, дайте залп между первой и второй линиями траншей, чтобы противник не оторвался и не ушел, – скомандовал кому-то по телефону Гречко. И, положив трубку, с большим оживлением, чем все, что он говорил до сих пор, сказал: – Думаю, что мы дезориентировали противника. Он решит после этой разведки боем – он сейчас уже понял, что это была разведка боем, а не наступление, – что мы сегодня будем уточнять результаты, допрашивать пленных и начнем наступление завтра. А мы начнем его сегодня.

– Сорок семь пленных, да еще штрафников, – сказал Мехлис, – сразу же во время разведки боем – это симптоматично. Видимо, воюют без большой охоты.

– Но вот погода не улучшается, – сказал Гречко.

Мехлис холодно посмотрел на него.

– А по-моему, погода стала лучше.

По своему характеру он, по-видимому, любил, чтобы желаемое как можно скорее становилось действительным, и ему казалось, что погода улучшается, хотя она ничуть не переменилась.

– Ветер, наверное, все же разгонит туман, – сказал он.

– Ветер не сильный, – сказал Гречко. – Даже ветки не шевелятся.

– А вы не смотрите на ветки. Всегда на дым надо смотреть, – сказал Мехлис. И он показал на шедший из трубы дым.

– Видите, ветер порядочный.

К Гречко подошел полковник, командир полка самоходных орудий.

– Готовы люди? – спросил Гречко.

– Готовы.

– Хорошо. Имейте в виду, Гордеев, возможно действие немецких самоходок вдоль шоссе. Предусмотрите это.

Мы снова зашли в блиндаж.

– Как наши снаряды ложатся, наблюдаете? Какое настроение? – спрашивал по телефону Гречко. Его, видимо, плохо слышали. – Настроение у людей какое? – громко повторил он. – Хорошее настроение у людей. Подбодрите людей. Скажите им добрые слова перед атакой, и пусть не обращают внимания на погоду.

– Когда начнете общую артподготовку? – спросил Мехлис, который больше не поднимал вопроса о приостановке наступления.

– Через полчаса, в одиннадцать ровно, – сказал Гречко.

– А будут артиллеристы видеть цели? – спросил Мехлис.

На это вместо Гречко ему ответил Кариофилли:

– Не будут. Тут главная беда, что в полосе наступления повсюду хутора и фольварки. А по каменным домам, чтобы их разгромить, нужно бить тяжелыми орудиями. А их ближе, чем на километр, не подтащишь на прямую наводку. А хорошо видно всего на пятьсот метров. Это в лучшем случае.

Гречко тем временем продолжал обзванивать по телефону командиров дивизий.

– Подбодрите, подбодрите людей, скажите им хорошие слова. Пусть не обращают внимания на погоду. И сами помните, что я требую от вас не останавливаться до самого Прухно.

Следующий звонок к следующему командиру дивизии.

– Подтягивайте пехоту ближе, как можно ближе к разрывам наших снарядов и дружней атакуйте. Вот и все. В один голос жалуются на плохую видимость, – закончив переговоры, сказал Гречко.

Мехлис ничего не ответил.

Осталась одна минута.

Мы вышли на воздух, и сразу же грянула артподготовка. Метрах в трехстах от нас стояли тяжелые ящики М-31; реактивные снаряды летели, похожие на большие черные стрелы, и было в них что-то средневековое, что-то от катапульты, от метательных снарядов древних времен. Сразу, когда они вылетали, за ними шел огненный хвост, похожий на хвост лисицы. Потом он погасал, и оставалась лишь черная, продолжавшая лететь далеко вверх стрела. После каждого залпа какой-то запоздавший снаряд летел в одиночку.

– Ишь, смотрите, как гусь, – сказал кто-то, и сказал очень точно.

Все грохотало и стучало, как на большой молотилке.

Через сорок пять минут артподготовка кончилась, началась стрельба артиллерии сопровождения. И пехота пошла в атаку. Отсюда ничего не было видно, хотя в ясную погоду этот наблюдательный пункт, наверное, был бы отличным. На затянутую туманом даль вторым пологом лег дым от разрывов.

Едва кончилась артподготовка, как впереди начали рваться немецкие мины и возник ожесточенный пулеметный огонь, особенно слева.

– Не подавили до конца, – сказал Гречко. – Не подавили всех целей. – И грустно щелкнул языком.

Через полчаса стали поступать первые донесения. Командир одной из дивизий доносил, что он дошел до железной дороги, но дальше не может продвинуться – немцы фланкируют ее справа артиллерийским огнем, и он несет потери.

– Во-первых, – сказал ему Гречко по телефону, – если вы сейчас боитесь потерь, то вы, простояв на месте, потеряете еще тридцать минут, и это будет самая важная потеря. А потом я все-таки прикажу вам двигаться вперед, и вы будете двигаться и потеряете втрое больше, чем потеряли бы сейчас. А во-вторых, насчет немецкой артиллерии неправда, не может быть у вас сильного огня немецкой артиллерии, она подавлена, и мы отсюда не слышим ее, она по вас не бьет. Вы неверно доносите. Идите вперед – и все.