Разные дни войны (Дневник писателя)

— Но я пока еще не знаю, сколько будет работать у вас нашей авиации, сказал генерал–майор. — Командующий фронтом приказал готовить авиацию для Гречко.

— А она будет у него действовать? — спросил Москаленко.

— Должна завтра действовать. Пока еще окончательной команды нет, но должна.

— Ну, так если будет там действовать, сколько же вы мне дадите? спросил Москаленко.

— Тогда дадим ему четыреста пятьдесят вылетов, а вам сто пятьдесят. Столько, сколько понадобится для прикрытия всего вашего района.

— Хорошо, — сказал Москаленко. — Но если он не пойдет завтра наступать, вы должны мне дать четыреста.

— Хорошо, я доложу, — сказал генерал–майор.

Было уже темно. Москаленко собрался ехать в штаб испросил меня о моих планах. Я сказал, что тоже сейчас поеду в Пщину.

— Раз так, поедемте вместе, — сказал Москаленко.

— А Гречко будет завтра наступать? — спросил я.

— Очевидно, — сказал Москаленко. — Что, хотите поехать туда?

Я сказал, что да, если завтра там будут наступать, то я поеду.

— Что ж, приедете к нам в штаб армии, узнаете у Воробьева, он вам скажет все точно. Может быть, еще ночью скажет, а в крайнем случае, завтра утром.

Москаленко пригласил меня к себе в машину, и мы поехали вместе с ним и с Епишевым. По дороге говорили на разные житейские, невоенные темы, и в этом желании оторваться на время от разговора о войне, и в самом тоне этого разговора чувствовалась накопившаяся усталость пяти дней наступления.

К начальнику штаба армии я попал около двенадцати часов ночи. Воробьев работал. Я спросил у него, будут ли завтра наступать соседи.

— Сейчас, — сказал он и, с трудом встав со стула, пошел. В последние дни у него разыгралось острое воспаление почек, он мучился, но работы не бросал.

Позвонив командующему воздушной армией генералу Жданову, Воробьев удостоверился, что соответствующие приказы в действиях авиации на завтра отданы и, следовательно, соседи будут наступать.

После этого я, с разрешения Воробьева, дозвонился от него члену Военного совета 1–й гвардейской армии генералу Исаеву и договорился, что еще с ночи приеду туда, где он сейчас находится.

Добрался я до него к половине третьего ночи. Исаев уже лег спать, назначив подъем на четыре утра, а мне в одной из двух комнат занимаемого им маленького домика была заботливо приготовлена койка. Я стащил сапоги и не раздеваясь, с наслаждением растянулся на ней.

Но едва заснул, как услышал разговор по телефону. — Слушаю, — громким, но сонным голосом говорил Исаев. — Да, так точно, товарищ генерал–полковник. Так точно, в четыре. Есть. Хорошо.

Судя по этому звонку среди ночи, я понял, что Исаеву не давал спать Мехлис. Исаев ворочался за стенкой, и я тоже минут пятнадцать не мог заснуть. Заснул в три часа. Спать оставалось час…

Записная книжка за 29 марта 1945 года.

…Исаев разбудил меня ровно в четыре. К пяти ему нужно было попасть на перекресток дорог, где он должен был ждать Мехлиса и уже с ним ехать дальше, на наблюдательный пункт.

Наступление отменено не было. Артподготовка назначалась на девять утра.

В пять часов десять минут мы стояли на перекрестке, где та дорога, по которой мы проехали, сходилась с другой, знакомой мне. Она была проложена по железнодорожной насыпи, и мы когда–то ехали по ней вместе с Петровым.

Мехлиса прождали минут сорок. Наконец он подъехал. Поздоровался с Исаевым, потом со мной.

— Здравствуйте, — любезно сказал он мне. — Даже в темноте вас узнал. У меня есть место, могу вас посадить к себе.

Я ответил, что у меня уже есть место в «виллисе» у Исаева. Но Мехлис все–таки предложил мне пересесть к нему и для этого пересадил одного из своих автоматчиков на шедший вслед за ним «виллис».

Мы влезли в закрытую машину, которая вначале показалась мне переоборудованным «доджем», и я высказал эту догадку.

— Это не «додж», — сказал Мехлис. — Это ГАЗ–63, две пары ведущих, а мотор с Т–70.

— А кузов? — спросил я.

— Кузов с обыкновенной «эмки». Я давно езжу на этой машине.

И я вспомнил, что видел раньше если не эту самую, то очень похожую на эту машину. Мехлис приезжал на ней на Керченский полуостров, и я видел ее там. Вспомнив все связанное с Керчью, я, однако, промолчал, не стал говорить, что видел его машину раньше. Какое–то время мы ехали молча. Потом Мехлис повернулся и спросил:

— Вы знаете, что у нас новый командующий фронтом?

— Знаю, — сказал я.

— Вы были у Ивана Ефимовича?

— Был, — сказал я. — Позавчера ездил к нему прощаться.

— Что он вам говорил? Ну, откровенно.

— Ничего он мне не говорил, — сказал я. — Говорил о ходе операции и на всякие отвлеченные темы. А на основную тему, о которой вы спрашиваете, ничего не говорил. А я, само собой разумеется, не спрашивал.

— Н–да, — протянул Мехлис после долгого молчания.

— Я просто ездил к нему проститься и поблагодарить за гостеприимство, сказал я.

— А вы давно его знаете? — спросил Мехлис.

— Да. Он, по–моему, очень хороший человек.