Разные годы

Молодая женщина повела меня от одного «терема» к другому и объяснила, что здесь монтируется и сваривается внешняя и внутренняя обшивка всех казематов и отсеков реакторного отделения. Она сочла нужным напомнить, что по проекту предполагали все это делать там, в главном корпусе, то есть готовые железобетонные стены трехметровой толщины обшивать на месте и там же сваривать. Но энергомонтажники предложили собирать и сваривать обшивку в цехе, — «как видите, удобнее, быстрее и точнее» — и уже готовые узлы и даже целые сооружения из «нержавейки» устанавливать в реакторном отделении.

— Это, кажется, была идея Гирниса? — спросил я.

— Почему? Кто вам это сказал? Это идея целого коллектива, — сухо ответила мне молодая женщина.

«Что ж, — подумал я, — у каждого хорошего человека могут быть свои недоброжелатели».

— При этом возникла еще одна интересная идея, — продолжала молодая женщина, — превратить готовые конструкции и сваренные стены из нержавеющей стали в своеобразную опалубку. С двух сторон арматурного каркаса устанавливать наши готовые стены из «нержавейки», а пространство между ними заполнять бетоном. Так теперь и делают. Вы, конечно, скажете, что и это идея Гирниса, — заметила она с нескрываемой иронией.

Как бы желая «подлить масла в огонь», я сказал:

— Мне кажется, что Гирнис мог бы быть более аккуратным: я жду его больше часа.

— Ну, он человек точный, — неожиданно вступилась женщина. — Где-то задержался…

В это время освободился Николай Николаевич Кокорин, и мы ушли с ним в конторку.

— Эта женщина — ваш мастер? — спросил я.

— Да, — ответил Кокорин, — Татьяна Николаевна Гирнис, хороший инженер, знающий…

— Гирнис? — переспросил я.

— Конечно, — улыбнулся Кокорин, — это жена Владислава Викентьевича, нашего инженера… Здесь и моя жена трудится — электросварщица Валентина Борисовна Кокорина.

И без видимого перехода, убежденный, что темой беседы с журналистом может быть только нержавеющая сталь, Кокорин коротко сказал:

— Так вот о «нержавейке»…

Я не перебивал его, тем более что Кокорин хорошо знал свое дело, а в таких случаях самый скучный предмет становится интересным и увлекательным.

— Нержавеющая сталь требует очень тонкого подхода. Каждый удар надо рассчитывать, чуть-чуть перегреешь во время сварки — и все испортил, а при сборке нужна большая точность — до десятой доли миллиметра. Ее нельзя слишком сильно натянуть, и в то же время лишняя «свобода» вредна. Если во время сборки она чуть-чуть заскрипит, это уже стон, мольба: отпусти, мол, не насилуй мою натуру. Надо очень хорошо знать, видеть, чувствовать природу «нержавейки», ее «душу», как мы говорим, хоть это и мертвая сталь. Вот-вот, попробуйте к ней отнестись без живого внимания, без чуткого уха и зоркого глаза — и делу конец: она себя так покажет, так закапризничает, что всю бригаду измотает.

Конечно, — продолжал Кокорин, — люди создали нержавеющую сталь, и люди же открыли атомную энергию. А мне надо соединить их вместе, чтобы, скажем, сталь ничего не пропускала, а атомная энергия ничего не «разъедала». Подумать только, какая ответственность! Ведь все здесь делается навечно, пока будет действовать атомная электростанция. Каждую операцию надо продумать… В общем, если коротко сказать, строителю нужен большой разум…

Представьте себе, с какой осторожностью и точностью сгибают каждый лист. Малейшая трещинка — и все пропало. Вот Владислав Викентьевич Гирнис и придумал гибочный станок. Оказалось, что всю операцию можно делать быстро, аккуратно, легко. Сталь подчинилась разуму — создателю станка. И так во всем, — заметил Кокорин.

В комнату вошел молодой электросварщик Павел Бессмертных. Он учился на специальных курсах, слушал лекции по металловедению, режиму сварки, атомной физике. Он приехал сюда с конспектами, иногда даже заглядывает в них. Но, когда он впервые начал сваривать листы нержавеющей стали, выяснилось, что даже самых разносторонних теоретических знаний еще мало для овладения этим сложнейшим процессом. Нужна величайшая внимательность. Перегрев, излишняя пористость, невидимые глазом кратеры, трещинки — все это подстерегает электросварщика. И с волнением, тревогой наблюдает он за рентгенологом, который проверяет каждый шов, каждый уголок, кромку.

Вон он, Николай Николаевич Пехров, строитель-рентгенолог. Все следят за выражением его лица, с чем он пришел — с трещинами, кратерами или со своим обычным словцом «Вперед!», что означает: «Все хорошо».

Бессмертных сам любит помогать рентгенологу: минуты ожидания кажутся ему слишком долгими и тяжкими.

Делает он это с самоуверенной усмешкой: у меня, мол, все в порядке. Но самоуверенность эта объясняется не только свойствами характера, а маленькой хитростью. Еще до появления рентгенолога Бессмертных сам проверяет себя, по старинке, керосином. Одну сторону шва смазывает мелом, а другую — керосином. Если есть хоть малейшая погрешность, керосин просочится к мелу. А решающее слово все же принадлежит рентгенологу Николаю Пехрову.

— Вот она какая, эта «нержавейка», — говорит Кокорин и ведет меня к своему «терему».