Потом комендант предложил ей пройти по улицам города и указать дома, где живут ее знакомые. Она пойдет босая и нагая, только в платке, но чем больше она укажет домов, тем чаще она будет греться.
Два солдата вели ее по ночному городу, морозный ветер обжигал ее тело, она куталась в платок, но шла молчаливая, завязав узелком распустившиеся светлые волосы. Ноги ее, босые и отекшие, ступали по утоптанному снегу. Под утро она вернулась к коменданту, солдат доложил, что женщина не нашла ни одного знакомого дома. Ее вернули в сарай, и все расступились: ее вид заставил всех содрогнуться. Она посинела, при свете восходящего дня даже в этом полутемном сарае можно было различить ее постаревшее и осунувшееся лицо. Она попыталась лечь на пальто, кем-то отданное ей, но солдат, сопровождаемый тем же переводчиком, всех вывел из сарая, оставив только Александру Мартыновну. Ей же лежать не разрешил: стоять, только стоять!
Три дня пробыла она в сарае одна, полуголая, без воды и пищи. Никто не знает ни ее мыслей, ни мук, ни страданий. Только один раз к ней тайком пришла колхозница Евдокия Каленова с куском хлеба и супом. Она постучала в стенку сарая и услышала глухой стон. Каленова заплакала, ее поймали, отобрали хлеб и суп, избили.
Александру Мартыновну после этого вновь привели к коменданту. Она уже не могла двигаться от истощения и болей. Хаазе опять спросил:
— Где партизанский отряд? Это вы взорвали мост?
Александра Мартыновна посмотрела на коменданта долгим взглядом, словно соображая, о чем у нее допытываются. Потом сказала:
— Да, я — во всем я виновная…
Больше она ничего не произнесла, впала в беспамятство. Анна Гуслякова, которая проходила мимо комендатуры, услышала чьи-то крики. Приблизившись к окну, она увидела, как двое солдат били шомполами лежавшую Александру Мартыновну. В ту же ночь начались родовые схватки, ее отвели в сарай, бросили на холодные доски. Всю ночь в домах, прилегающих к типографскому двору, слышали крики и стоны женщины. Но под страхом смертной казни запрещалось подходить ко двору. И никто не мог помочь ей. Она родила сына, обмыла его снегом, пробившимся в щели сарая, и потеряла сознание.
Она очнулась в комендатуре. Ее одели в какой-то грязный халат, Хаазе сказал ей:
— Ваш сын будет жить только в том случае, если вы скажете, где отряд.
Александра Мартыновна поднялась, посмотрела на всех широко раскрытыми глазами и прошептала:
— Дите пощадите… Он ни в чем не повинен…
Ее ударили штыком, она умолкла, застонала и вдруг закричала:
— Не залить вам кровью земли нашей! Погубите сына, у меня полный лес сыновей, весь отряд!
Ее вновь ударили, ноги ее подкосились. Хаазе начал бить ее сапогом. Но муки ее еще не окончились.
Александре Мартыновне предложили пойти в лес и указать хоть дорогу, ведущую к партизанам. Она поднялась, попросила сапоги и пальто. Она не могла двигаться, и ее усадили в сани. Ефрем Цыганков видел, как Александра Мартыновна повела врагов на восток, а отряд размещался в лесу, к западу от города. К ночи она вернулась, вернее, ее провезли по улицам города, избитую и окровавленную. В комендатуре ей показали мертвого сына. Она заплакала, впервые за все дни своих страданий.
Ее вывели на крыльцо школы, где помещалась комендатура. Там стояли люди — их разгоняли. Александра Мартыновна вытерла слезы, будто они могли ее уличить в слабости, и произнесла скороговоркой, торопясь:
— Не склоняйте головы перед зверьем, придет час нашей победы. Прощайте, родные мои…
Ее толкнули прикладом, она соскользнула в снег, но опять поднялась, босая, измученная, истерзанная палачами. И ее голос вновь возник в вечерней тьме:
— Матери, родные, слышите ли вы меня?! Я смерть принимаю, сына своего не пощадила, но правды своей не выдала. Слышите ли меня, матери?!
Но фашисты всех разогнали, а Александру Мартыновну затащили во двор, кололи штыками, били, снова кололи.
И никогда не смоется в памяти народа образ матери, чья любовь к земле своей оказалась сильнее даже ее материнских чувств.
Вечная и бессмертная слава ей!
ЛЕНИНГРАДСКИЙ ПАТРУЛЬ
МОРСКИЕ ИСТРЕБИТЕЛИ
Вот уже трехсотый день встречают эти люди над Балтикой, над Ленинградом, над фронтовой линией. Вот уже трехсотый день дерутся они с бомбардировщиками и истребителями врага, оберегают корабли, город, который стал особенно родным и близким в эти суровые напряженные дни. На Ленинградском фронте узнают их — морских истребителей четвертого гвардейского авиационного полка, которым командует подполковник Борис Михайлов. Их узнают по смелости и дерзости, которые они проявляют во время штурмовых налетов, по бесстрашию и волевой выдержке, которые свойственны им в воздушных боях с вражескими летчиками.