Разные оттенки смерти

– Полный отчет доктора Харрис пришел сегодня утром, – начал Бовуар, встав перед листами бумаги, закрепленными на стене. Он помахал маркером с неснятым колпачком у себя под носом. – Шея Лилиан Дайсон была сломана, скручена одним резким движением. – Он показал, как это могло быть сделано. – Синяков на лице или руках не обнаружено. Есть только маленькая точка на шее в месте перелома.

– И о чем это нам говорит? – спросил Гамаш.

– О том, что смерть наступила мгновенно, – ответил Бовуар, записывая это жирным шрифтом.

Он любил эту часть следствия. Сведение воедино вещдоков, свидетельских показаний. Когда записываешь это маркером, факты обретают свойства истины.

– Как мы и предполагали, ее застали врасплох. Доктор Харрис говорит, что убийца мог быть как мужчиной, так и женщиной. Вероятно, не стариком. Для сворачивания шеи требуется определенная сила. Убийца был, вероятно, не ниже мадам Дайсон, – сказал Бовуар, справляясь с записью в блокноте, который держал в руке. – Но поскольку в ней было пять футов пять дюймов, большинство людей выше ее.

– А какой рост у Клары Морроу? – спросила Лакост.

Мужчины переглянулись.

– Я бы сказал, что приблизительно такой же, – проговорил Бовуар.

Гамаш кивнул. Как это ни прискорбно, вопрос был вполне уместен.

– Никаких других повреждений на теле нет, – продолжил Бовуар. – Сексуального насилия не было. Никаких свидетельств этого не обнаружено. У нее было несколько лишних фунтов, но не очень много. Часа за два до смерти она пообедала. В «Макдоналдсе».

Бовуар попытался не думать о «Хэппи Мил», обнаруженном в желудке убитой.

– Еще какая-нибудь еда у нее в желудке была? – спросила Лакост. – Еда с вечеринки?

– Никакой.

– Следы алкоголя или наркотиков в ее сосудистой системе? – спросил Гамаш.

– Никаких.

Старший инспектор посмотрел на агента Лакост. Она опустила глаза в свои записи и принялась читать:

– Бывший муж Лилиан Дайсон был трубачом, джазистом в Нью-Йорке. Познакомился с Лилиан на художественной выставке. Он играл на вечеринке, а она была одной из приглашенных. Их потянуло друг к другу. Оба, судя по всему, были алкоголиками. Они поженились и на какое-то время, видимо, бросили пить. Потом все пошло в тартарары. Для них обоих. Он стал принимать метамфетамины, но еще увлекся морфием. Его прогнали с гастролей. Их выселили из квартиры. В общем, начался кошмар. В конечном счете она ушла от него. Жила с другими мужчинами. Двоих из них я нашла. Остальных не знаю. Связи, видимо, были случайными. И похоже, она все больше впадала в отчаяние.

– Она тоже стала принимать морфий и метамфетамины? – спросил Гамаш.

– Никаких свидетельств этого не обнаружено, – ответила Лакост.

– Как она зарабатывала на жизнь? – спросил старший инспектор. – Как художник или как критик?

– Не так и не так. Она, похоже, жила около мира искусства, маргиналкой, – сказала Лакост, возвращаясь к своим записям.

– Чем же она занималась?

– Понимаете, она была вне закона. Разрешения на работу в Штатах не имела. Исходя из той информации, какую мне удалось собрать, она работала без оформления в магазинах, продающих товары художникам. Работала где придется.

Гамаш задумался. Двадцатилетней девчонке такая жизнь может показаться восхитительной. Для женщины под пятьдесят это было бы невыносимо, на пределе возможностей.

– Пусть она не была наркоманкой, ну а продавать наркотики она не могла? – спросил он. – Или зарабатывать проституцией?

– Возможно, когда-то было и то и другое. Но не в последнее время, – ответила Лакост.

– Коронер не нашла свидетельств заболеваний, передающихся половым путем. Ни следов внутривенных инъекций, ни шрамов, – добавил Бовуар, заглядывая в распечатку. – Как вам известно, большинство мелких наркодилеров сами наркоманы.

– Родители Лилиан считают, что ее бывший муж умер, – сказал Гамаш.

– Так оно и есть, – кивнула Лакост. – Три года назад. От передозировки.

Бовуар вычеркнул фамилию бывшего мужа Лилиан из списка подозреваемых.

– Судя по данным канадской таможенной службы, она пересекла границу на автобусе рейсом из Нью-Йорка шестнадцатого октября прошлого года, – сказала Лакост. – Девять месяцев назад. Подала заявление на социальное пособие и получила его.

– А когда она вступила в Общество анонимных алкоголиков? – спросил Гамаш.

– Не знаю, – ответила Лакост. – Я пыталась связаться с ее опекуншей Сюзанной Коутс, но та не отвечает, а в ресторане «Чез Ник» говорят, что она взяла два дня отпуска.

– Планового? – спросил Гамаш, подавшись вперед.

– Я не спросила.

– Будь добра, узнай, – попросил шеф, поднимаясь на ноги. – Извести меня, когда ее найдешь. У меня к ней тоже есть несколько вопросов.

Он подошел к своему столу и набрал номер. Он мог бы поручить сделать это агенту Лакост или инспектору Бовуару, но предпочел позвонить сам.

– Офис главного судьи, – раздался деловой голос.

– Могу я поговорить с судьей Пино? Говорит старший инспектор Гамаш, Квебекская полиция.

– К сожалению, судья Пино сегодня отсутствует, старший инспектор.

Гамаш помедлил, удивленный.

– С ним все в порядке? Он не болен? Я видел его вчера вечером, и он ни о чем таком не говорил.