Разоблачение

А ведь Сандерс и в самом деле не мог вспомнить, что было связано с этим цветком — до этого момента. Ho теперь он вдруг все вспомнил. Наваждение, которое преследовало его последние дни.

— Вы правы, я забыл.

— Ты забыл! — с иронией повторил Дорфман. — И ты думаешь, я в это поверю?

— Макс, но я и в самом деле…

Профессор фыркнул.

— Ты невозможен. Вот уж ни за что бы не поверил, что ты сможешь заливать так откровенно. Ничего ты не забыл, Томас. Ты просто предпочитаешь не смотреть лицо фактам.

— Каким фактам?

Перед мысленным взором Сандерса всплыло изображение цветка — такое ярко-оранжевое, пурпурное и желтое; цветок на двери в квартиру… В начале недели это воспоминание назойливо преследовало его, а сегодня вернулось…

— Не терплю я этих шарад, — пожаловался Дорфман. — Все ты, конечно, помнишь. Ты просто предпочитаешь не думать об этом.

Сбитый с толку Сандерс покачал головой.

— Слушай, Томас, ты рассказывал мне это лет десять назад, — настаивал профессор, помахивая рукой в воздухе. — Ты мне исповедовался. Рыдал, так сказать, в жилетку. Очень ты тогда был растерян, на то время приходились самые важные события твоей жизни. Значит, забыл, говоришь? — Старик недоверчиво покачал головой. — Ты рассказывал мне, как часто приходилось гонять с Гарвином в Японию и Корею. А по возвращении она всегда ожидала тебя в квартире в каком-нибудь эротичном наряде и в эротичной позе. И порой, подходя к входной двери, ты сразу видел ее сквозь нарисованный на стекле цветок. Или я не прав?

Он был не прав.

Воспоминание обрушилось на Сандерса внезапно, как телевизионное изображение. Он видел все так отчетливо, будто это происходило пять минут назад: ступеньки лестницы, ведущие к его квартире на втором этаже, и звуки, которые он услышал, еще не взявшись за ручку двери. Звуки, происхождение которых он даже не сразу понял, и, только когда он остановился на площадке и взглянул сквозь разрисованное стекло, он увидел…

— Я вернулся домой на один день раньше, — медленно сказал он.

— Вот-вот. Ты вернулся домой неожиданно… Размалеванное желтой, оранжевой и пурпурной краской стекло… А за ним — ее голая спина, дергающаяся вверх-вниз. Мередит сидела на коленях на кушетке в комнате и — двигалась вверх и вниз.

— И как же ты поступил? — спросил Дорфман. — Когда увидел ее?

— Я позвонил в дверь…

— Точно. Очень воспитанный мальчик — вежливый доброжелательный. Позвонил в дверь.

…Мередит повернулась к двери; ее спутанные волосы закрывали пол-лица. Только когда она отбросила их с глаз, она увидела Сандерса, и выражение ее лица изменилось, глаза широко раскрылись.

— А дальше? — подгонял Дорфман. — Что ты сделал потом?

— Я ушел, — ответил Сандерс. — Я вернулся… вернулся в гараж и сел в машину. Поехал проветриться. Ездил часа два, а то и больше. Когда вернулся, было уже темно.

— Конечно, ты был расстроен.

…Он опять поднялся по лестнице и заглянул сквозь дверное стекло: гостиная была пуста. Отперев дверь, он прошел в комнату. На кушетке стояла банка воздушной кукурузы, вся кушетка была разворочена, покрывало сбито. Телевизор работал, но звук был выключен. Сандерс отвернулся от кушетки и прошел в спальню, зовя Мередит по имени. Он нашел ее в спальне, где она стояла, склонившись над раскрытым чемоданом, и паковала свои вещи. «Что ты делаешь?» — спросил он. «Ухожу», — ответила она и повернула к нему лицо. Ее тело было напряжено, как струна. «Разве это не то, чего бы тебе хотелось?» — «Я не знаю…»

И тогда она разразилась рыданиями. Всхлипывая, потянулась за пачкой бумажных салфеток и стала громко, неуклюже, как ребенок, сморкаться. И как-то само собой получилось, что он протянул к ней руки, и она бросилась к нему в объятия, гладя его по лицу, и снова и снова повторяла сквозь слезы, как ей стыдно, как она сожалеет. И потом само собой… Дорфман хихикнул.

— Прямо на чемодане, да? Прямо на ее уложенном в чемодане бельишке вы и укрепили обретенный вновь союз?

— Да, — подтвердил Сандерс.

— Она возбуждала тебя, ты опять хотел ее. Она чуть не предпочла тебе другого, но ты хотел обладать ею.

— Да…

— Любовь прекрасна, — сказал Дорфман с новой порцией сарказма. — Чистая, невинная… Так вы снова оказались вместе, да?

— Да, на некоторое время. Но ничего хорошего из этого уже не получилось.

Да, все в конце концов закончилось как-то странно. Сначала он злился на нее, затем простил. Он думал, что они смогут жить вместе. Они говорили о своих чувствах и всячески старались доказать свои слова делами, и Сандерс изо всех сил старался восстановить былое. Но происшедший инцидент нанес смертельный удар их отношениям — из них ушло что-то очень важное… И они могли сколь угодно убеждать себя в том, что все в порядке, но — тщетно: сердцевина их любви была мертва. Они барахтались, стараясь внести в развалившуюся совместную жизнь прежнюю энергию, но в конце концов все развалилось…

— И когда все закончилось, — подсказал Дорфман, — ты прибежал ко мне поговорить.

— Да, — сказал Сандерс.

— И о чем же мы разговаривали? — спросил профессор. — Или это ты тоже «забыл»?

— Нет, я помню: я пришел к вам за советом.