"Закоренелые лгуны из "Еженедельного землетрясения" опять, по-видимому, стараются втереть очки нашему рыцарски благородному народу, распуская подлую и грубую ложь относительно величайшего предприятия XIX века — Беллигекской железной дороги".
Марк Твен. "Журналистика в Теннеси"
Оценки, заметьте, ничего к фактическому состоянию дел не прибавляют. Кроме эмоций. И готово. "Осадочек остался". А осадочек этот, эти эмоции вполне отвлекают от недостающей информации. В этом великая сила грамотных оценок.
Да?
Высоко — низко, хорошо — плохо, подло — благородно, красавица — уродина, — эти и другие оценки очевидным образом не описывают никакой реальности. Они предназначены для вызывания определенного эмоционального отклика у слушателя. Не более того. Мы ничего не можем вынести из оценок. Кроме одного: если мы задумаемся, это все-таки информация. Информация о том, как говорящий человек хочет, чтобы мы отреагировали. Но не более того.
"Омерзительный краснорожий тунеядец". Или "этот трогательный чувствительный, доверчивый человек". Это может быть сказано про одного человека в зависимости от того, как говорящий хочет чтобы слушатель его воспринял. "Это мерзость непотребная с твоей стороны поступать таким образом" — не то же самое, что сказать: "Знаешь, вот те два гвоздя, которые ты забил в мой ботинок, причиняют мне некоторые неудобства. Вынь их, пожалуйста".
"Возможно — невозможно, а надо. Почему коммунизм строить можно, приватизацию проводить вопиюще несправедливо можно, а принять меры, чтобы исправить ситуацию, нельзя? Но только одним налогом дела не исправишь… Налог — не наказание и не принуждение к пожертвованиям. Вся система мер, включая налог, должна быть направлена на то, чтобы люди, нагло ограбленные сначала в 1992 году, потом с помощью наперсточной приватизации — в 1995–1997 годах, почувствовали, что справедливость восстанавливается хоть в какой-то мере, и наконец согласились признать, что крупная частная собственность в России — законна".
С помощью неконкретных существительных и глаголов вы устанавливаете такие отношения с собеседником, в которых он думает, что он вас понимает, и он с вами соглашается. С помощью оценок вы можете направлять его эмоциональные состояния, его понимание именно в те области, которые вам непосредственно нужны.
И отвлекать от других. Менее важных. Вам.
Когда вы сообщаете человеку какую-то оценку, вы, по сути, предлагаете человеку пережить определенное состояние или эмоцию, передаваемую этой оценкой. Когда вы говорите: "Это — замечательная вещь!" или "Это — гнусный человек!", вы оперируете теми величинами, для которых нет эталона измерения и точки отсчета. То есть нет единой для всех людей шкалы подлости, гнусности, удивительности или замечательности. У каждого она своя. Что для одного великолепно, то для другого может оказаться низменно. А использование оценочных суждений позволяет вам сослаться на собственную шкалу каждого слушателя, вызывая у всех одно и то же эмоциональное переживание.
Поэтому, если бы вы сказали: "Этот человек очень часто дерется!", один бы подумал: "Герой! Смелый человек!", другой: "Глупый человек!", а третий: "Гнусный бандит!", ну а если бы вы сказали, что "Это смелый, храбрый, отважный человек!", эти трое испытали бы одинаковые эмоции, представляя его по-разному: "Он всегда постоит за себя и при случае докажет свою правоту!", "Он смело идет навстречу неизвестному и смело принимает нестандартные решения" или "У него достанет смелости, чтобы заявить в милицию на этого гнусного бандита!".
Очень важно помнить, что мы никогда не знаем истинного смысла ни глаголов, ни оценок. И клиент тоже этого не знает, у него есть свои представления. Коварство оценок и сравнений в том, что мы выдаем их, не договорившись о единой шкале. "Он велик, гнусен, мудр, ярок" — "В сравнении с чем?" — "А неважно!"
Прибор! — Восемнадцать! — Что "восемнадцать"? — А что "прибор"?