Разоблаченная Изида. Том 2. С комментариями

Мексиканцы зовут Отца своей Троицы Изона, Сына – Бакаб, а Святого Духа – Эхвах, и «говорят, что получили это (учение) от своих предков»[96]. Среди семитических народов мы можем проследить троицу до доисторических дней баснословного Сезостриса, которого более чем один критик отождествляет с Нимрудом, «могучим охотником». Мането влагает в уста оракула упрек царю, когда последний задал вопрос: «Скажи мне, ты, сильный в огне, кто до меня был в состоянии подчинить себе все вещи? И кто сможет после меня?» И оракул ответил ему: «Сначала Бог, затем Слово, и затем «Дух»[97].

Диспуты между гностиками и отцами церкви

В вышеизложенном заключается основание лютой ненависти христиан к «язычникам» и теургам. Слишком много было заимствовано. Древние религии и неоплатоники преследовались ими с такой яростью, что приводили в недоумение мир в течение нескольких тысячелетий. Если бы древние религии не были бы с такой быстротой изглажены из памяти людской, то невозможно было бы проповедовать христианскую религию как Новый Завет или непосредственное Откровение от Бога Отца, данное через Бога Сына под влиянием Бога Святого Духа. В качестве острой политической необходимости, отцам церкви приходилось – чтобы удовлетворять желания своих богатых новообращенных – даже учреждать празднества Пана. Они пошли так далеко, что приняли церемонии, которые до тех пор совершал языческий мир в честь Бога садов, во всей их примитивной искренности[98]. Настала пора пресечь эту связь. Или языческое поклонение и неоплатоническая теургия со всем церемониалом магии должны были быть раздавлены навсегда, или же христианам надо было стать неоплатониками.

Яростная полемика и битвы в одиночку между Иринеем и гностиками* достаточно известны и поэтому не нуждаются в повторении. Они велись более двух столетий после того, как неразборчивый в средствах епископ из Лиона произнес свой последний религиозный парадокс. Цельс, неоплатоник и ученик школы Аммония Саккаса, привел христиан в замешательство и даже на время задержал прогресс прозелитизма[99] тем, что весьма успешно доказал, что первоначальные и более чистые формы наиболее важных догм христианства следует искать только в учениях Платона. Цельс обвинил их в принятии от язычества его наихудших суеверий и в использовании отрывков из Книги Сивилл без надлежащего понимания их значения. Обвинение было настолько аргументированно и факты настолько очевидны, что долго ни один христианский писатель не отваживался ответить на вызов. Ориген, по горячей просьбе своего друга Амброзия, был первым, кто взялся за защиту, так как он раньше принадлежал к той же платонической школе Аммония и считался наиболее компетентным человеком, чтобы отразить хорошо обоснованные обвинения. Но его красноречие не помогло, и единственным средством, какое только можно было найти, явилось уничтожение самих сочинений Цельса[100]. Это могло быть осуществлено только в пятом веке, когда с этого труда были сняты копии и многие прочли и изучили его. Если ни одна из этих копий не дошла до поколения нынешних ученых, то это не потому, что ни одной больше не существует в нынешнее время, но по той простой причине, что монахи одной Восточной церкви на Афонской горе не признаются, что у них есть один экземпляр[101]. Возможно, что вследствие их большого невежества они даже сами не знают ценности содержания хранимых ими рукописей.

Разрушение эклектической школы стало самой желанной мечтой христиан. Они искали к этому пути, задумывались над этим с напряженной озабоченностью. И наконец это было достигнуто. Члены этой школы были рассеяны руками чудовищ Теофила, епископа Александрийского, и его племянника Кирилла – убийцы юной, ученой и невинной Ипатии![102]

Кровавые летописи христианства

После смерти замученной дочери математика Феона неоплатоникам невозможно было продолжать деятельность своей школы в Александрии. Пока была жива юная Ипатия, ее дружба и влияние на Ореста, правителя города, обеспечивали философам безопасность и защиту от их идущих на убийства врагов. С ее смертью они потеряли своего самого влиятельного друга. Насколько почитали Ипатию все, знавшие ее, за ее эрудицию, благородство, добродетели и характер, можно заключить из писем, адресованных ей Синезием, епископом Птолемеи, отрывки из которых дошли до нас.

«Мое сердце томится по присутствию вашего божественного духа, – писал он в 413 г. н. э., – которое более чем что-либо другое могло бы смягчить горечь моей судьбы».

В другом месте он говорит: