Исключительный отчет о личной беседе английского посла в 1783 году с перевоплощенным Буддой, вскользь упомянутой в первом томе [ «Разоблаченной Изиды»] – [он был] 18-месячным младенцем в то время, – дан в
«Посол продолжал выражать надежду генерал-губернатора, что лама теперь сможет долго освещать мир своим присутствием и что дружеские отношения, дотоле поддерживаемые между ними, будут еще более укреплены для блага и преуспеяния просвещенных почитателей ламы… Это все заставило маленькое создание пристально вглядеться в говорящего, грациозно наклониться и кивнуть головой – наклониться и кивнуть –
Много лет тому назад [наша] небольшая партия путешественников с большим трудом совершила путешествие из Кашмира в Лех, город в Ладаке (Центральный Тибет). Среди наших проводников был татарский шаман, весьма таинственная личность, который немного говорил по-русски, а английского языка совсем не знал, и все же умудрялся беседовать с нами и оказался очень полезным. Узнав, что некоторые из нашей группы русские, он вообразил, что наша протекция всемогуща и могла бы помочь ему безопасно вернуться домой в Сибирь, откуда он лет двадцать тому назад по неизвестным причинам бежал, как он нам рассказывал, через Кяхту и великую Пустыню Гоби в страну Чагаров[1229]
. Зная его заинтересованность в этой цели, мы чувствовали себя в безопасности под его охраной. Объясним вкратце ситуацию: наши товарищи составили немудрый план проникнуть в Тибет, разнообразно переодевшись, причем ни один из них не говорил на местном языке, хотя один из них, м-р К., где-то подобрал какого-то казанского татарина и думал, что он умеет [говорить на тибетском]. Упоминая об этом только мимоходом, мы также можем сообщить, что сразу же двое из них, братья Н., были очень вежливо возвращены назад на границу, не прошагав и шестнадцати милей по вещей стране Восточного Бод; а м-р К., бывший лютеранский священник, даже не смог покинуть свою жалкую деревушку близ Леха, так как с первого дня заболел лихорадкой и ему пришлось возвратиться в Лахор через Кашмир. Но одно зрелище, увиденное им, было равносильно тому, как если бы он увидел перевоплощение самого Будды. Услышав об этом «чуде» от какого-то старого русского миссионера, которому, по его мысли, он мог доверять больше, чем аббату Хаку, он годами лелеял желание разоблачить этот «великий языческий» обман, как он выразился. К. был позитивистом и весьма гордился этим антифилософским неологизмом. Но его позитивизм был обречен на получение смертельного удара.