Разоблаченная Изида. Том I

Сожалея о том, что недостаток места не позволяет нам полностью цитировать подробности этого интересного сообщения, мы только добавим, что процесс оживления заключался в купании в горячей воде, растирании, удалении восковых затычек из ноздрей и ушей, потирании глазных век топленым очищенным маслом из молока буйволицы, и, что может показаться весьма любопытным для многих, прикладывании горячей пшеничной лепешки толщиною с дюйм к макушке головы. После того как лепешка третий раз была приложена к голове, тело резко дернулось, ноздри раздулись, последовал вздох, конечности приняли нормальную полноту. Но пульс все еще оставался едва заметным. «Язык смазали топленым маслом, зрачки расширились и обрели свой натуральный цвет, и факир узнал присутствующих и заговорил». Следует отметить, что были заткнуты не только уши и ноздри, но также язык был оттянут назад настолько, что он совсем закрывал глотку, так что все отверстия были закрыты, чтобы не допустить атмосферного воздуха. Когда мы были в Индии, один факир объяснил нам, что последнее делается не только для того, чтобы избежать воздействия воздуха на ткани тела, но и для того, чтобы предохранить тело от зародышей, вызывающих гниение, которое в случае задержания жизненного процесса действует точно так же, как в мясе, подвергающемся воздействию воздуха. Есть местности, в которых факиры отказываются подвергаться захоронению. Такими являются многие местности в Южной Индии, в которых водятся белые муравьи; эти термиты считаются наиболее опасными врагами человека и его имущества. Они настолько прожорливы, что пожирают все, что попадется им на пути, за исключением, вероятно, металлов, что же касается дерева, то нет такой породы, которую они не прогрызли бы, даже кирпич и известка являются только маленькими препятствиями для их грозных армий Они терпеливо прогрызутся через известку, уничтожая ее частицу за частицей. Каким бы святым ни был сам факир, и каким бы ни прочным был его гроб, он не пойдет на риск очутиться ко времени оживления с пожранным муравьями телом.

Вот случай, только один из многих, подтвержденный свидетельствами двух англичан благородного происхождения (один из них – армейский офицер) и индийского принца, который был таким же великим скептиком, как и предыдущие двое. Этот случай ставит перед наукой дилемму, или она должна опровергать свидетельства многих достоверных свидетелей, или же признать, что если один факир мог воскреснуть после шести недель, то и другие факиры могут; и почему тогда не могли воскреснуть Лазарь, шанамитский мальчик, или дочь Джайра?[332]

А теперь, вероятно, не будет неуместным спросить, какую гарантию, кроме внешних показателей, могут иметь врачи, что тело в самом деле мертво? Лучшие авторитеты приходят к заключению, что нет никакой гарантии. Доктор Тод Томсон, из Лондона,[333] решительно утверждает, что

«неподвижность тела, даже его трупный вид, окоченение поверхности, отсутствие дыхания и пульса, ввалившиеся глаза – не являются надежными доказательствами, что жизнь полностью угасла».

Ничто, кроме полного разложения, не является неопровержимым доказательством, что жизнь улетела навсегда и обиталище осталось без обитателя. Демокрит утверждал, что не существует несомненных признаков действительной смерти [338, кн. ii, гл. vi]. Плиний утверждал то же самое [56, кн. vii, гл. lii]. Асклепий, ученый врач и выдающийся человек своего времени, придерживался мнения, что убедиться в действительной смерти женщины еще труднее, чем убедиться в смерти мужчины.

Вышеупомянутый Тод Томсон приводит несколько замечательных случаев такой приостановившейся жизни. Между прочим он упоминает некоего Френсиса Невиля, нормандского дворянина, который два раза мнимо умирал и два раза подвергался акту похоронения. Но каждый раз, когда гроб с телом спускали в могилу, он самопроизвольно оживал. В семнадцатом веке леди Рассел, по всей видимости, умерла, и ее собирались похоронить, но когда колокол зазвенел похоронным звоном, она приподнялась в гробу и сидя воскликнула: «Пора идти в церковь!» Даймерброуз упоминает одного крестьянина, который в течение трех дней не подавал никаких признаков жизни, но когда его положили в гроб около могилы, ожил и еще прожил многие годы. В 1836 г. в Брюсселе уважаемый горожанин впал в глубокую летаргию в воскресенье утром. В понедельник, когда его спутники готовились заколачивать гвозди в крышку гроба, он сел в гробу, протер глаза и потребовал кофе и газету.[334]

О таких случаях кажущейся смерти не очень-то редко сообщают газеты. Сейчас, когда мы пишем (апрель 1877 г.), в письме из Лондона в нью-йоркскую газету «Таймс» мы обнаружили следующий абзац: