Разоблаченная

― Это именно то, что я должна сделать. Сказать Вам, чтобы почистили свой лексикон. Сказать Вам, чтобы держали свои идиотские грязные ботинки подальше от мебели других людей, когда вы у них дома. И да, я должна сгладить ваши острые углы, научить вас вести себя прилично в обществе, будто в вашем неуклюжем варварском теле есть хоть капля хороших манер, - я перевожу дыхание и потираю переносицу, - но, честно говоря, Клинт, я не вижу смысла. Вы, вероятно, неисправимы.

― Что, к чертям, это значит?

― А значит это, что вы несуразный варвар, у которого нет и намека на манеры. Нет шарма. Нет самообладания. Кроме того, это значит, что у вас напрочь отсутствует потенциал этому выучиться. Это значит, Клинт, что вы попросту тратите мое время.

― О боги, ты настоящая стерва, ты это знаешь?  ― Они встают, карие глаза горят ненавистью.  ― Пошла к чертям. Я не должен выслушивать это от тебя.

― Так и есть.  ― Я указываю на дверь.  ― Как там говорят? А точно: скатертью дорожка.

Потом он уходит, а я испытываю облегчение.

Я правда не знаю, как долго еще смогу выносить подобное.

Представим, что то, чем я занимаюсь,  ― это «работа». Она представляет хоть какую-то ценность. Тем, что она мне нравится. Что она хоть что-то да значит. Для меня, клиентов, Калеба. Для кого-нибудь. Но это только... пустота. Игра. Все мы актеры.

Я не могу больше этим заниматься.

Внезапно я становлюсь подавленной, изнуренной. Взволнованной. Беспокойной.

Злой.

Чувство внутри меня не поддается описанию. Зияющая пропасть, метафизический голод. Необходимость куда-то идти, что-то делать, но я не знаю куда и что. Мне нужно что-то нематериальное. Эта необходимость доводит меня до паники, такое чувство, что если я не покину эту квартиру, это здание прямо сейчас, то могу взорваться, могу превратиться в размахивающую руками, кричащую, бормочущую сумасшедшую.

Внезапно я поднимаюсь, пытаюсь найти в себе хоть каплю спокойствия, разглаживая на бедрах белое платье из креповой ткани от Валентино. Я шевелю ногой в сандалии цвета лаванды от Маноло Бланик, будто такие простые физические нагрузки могут утихомирить тревогу во мне.

Я стою у лифта, вдруг звонок, оповещающий, что лифт прибыл на этаж, порождает бурю воспоминаний. Теперь у меня есть ключ. Или его дубликат. Я сама могу его

вставить и выбрать любой этаж, какой захочу. Двери открываются, и меня трясет, когда я вхожу в него. Пытаюсь бороться с гипервентиляцией.

Мне нужно идти.

Нужно выбраться.

Мне нужен воздух.

Я не могу.

Не могу.

Я сжимаю кулаки и зажмуриваюсь, стоя в лифте и пытаясь заставить легкие набрать воздух и выдохнуть его. Я заставляю себя протянуть руку и вставить ключ, а затем провернуть его. Я не обращаю внимания, какой этаж выбрала. Это не имеет значения. Какой угодно, но не этот.

Первый этаж. Вестибюль. Приглушенные голоса общающихся мужчины в деловом костюме и женщины за массивной стойкой из мрамора. Вестибюль  ― это открытое пространство, где царит черный мрамор, плитка метр на метр с золотистыми прожилками. Парящий потолок, пятнадцать метров в высоту. Девятиметровые кипарисы посажены в землю возле стен отеля по обе стороны вестибюля. Это пространство создано, чтобы запугивать. Единственный континент  ― это стойка ресепшена, за которой на подиуме стоят сотрудники отеля и буквально смотрят на посетителей свысока. Это напоминает мне о подиуме судьи из былых времен, когда он, в прямом смысле этого слова, сидит на несколько метров выше тебя, что породило надменную фразу «смотреть свысока».

Мои каблуки стучат по полу, каждый шаг эхом отражается от стен, словно выстрелы ружья. За мной следуют взгляды окружающих. Глаза следят за мной.

Я красивая.

Выгляжу дорого.

Потому что так и есть.

Я не знала этого раньше.

Прежде чем я совершила прогулку нагишом из тюрьмы  ― квартиры в пентхаус, таким образом сделав выбор всей жизни.

После этого я начала учиться.

Я многое узнала. Что мои обожаемые малинового цвета туфли на высоком каблуке от Джимми Чу стоят две тысячи долларов. Что платье от Валентино, которое сейчас на мне, стоит около трех тысяч долларов. Что каждый элемент одежды, которая у меня есть, до белья, - самый дорогой из возможных.

Я выяснила и не знала, что делать с этим открытием. И все еще не знаю. Я за них не платила. Я их не выбирала.

Я позволяю мыслям разбежаться, пока пересекаю пустой вестибюль, заставляя себя идти, словно я уверенная и амбициозная женщина. Мои бедра покачиваются, плечи расправлены, а подбородок высоко поднят. Я фокусирую взгляд на вращающейся двери, которая находится на приличном от меня расстоянии через километры черного мрамора. Я не узнаю ни один из взглядов. В центре вестибюля расположены двенадцать больших черных кожаных диванов, которые расставлены в форме квадрата по три с каждой стороны и между ними расставлены небольшие столики. Люди чего-то ожидают или беседуют, возможно, заключают деловые сделки, и все они наблюдают за тем, как я пересекаю вестибюль. Украдкой, я пересчитываю их. Четырнадцать.